ФК «Гермес» (Гильермо и Бьярни). Повесть. Автор Catpaw

ФК «Гермес» (Гильермо и Бьярни). Повесть. Автор Catpaw
ФК «Гермес» (Гильермо и Бьярни).
Бьярни Эльварсон почти бегом припустился в проход под трибуну. За ним, втянув голову в плечи, спешил Гильермо. Друзья покидали поле последними: все остальные игроки «Гермеса» уже скрылись в раздевалке, спасаясь от свиста и гневных выкриков болельщиков, разъяренных очередным поражением команды.
В глубине души Гильермо не мог с ними не согласиться. Учитывая деньги (в том числе и из их карманов), истраченные клубом на приобретение плеяды молодых талантов, начало чемпионата иначе как провалом было не назвать. Если первые неудачи еще списывались на несыгранность юных «звездочек», необходимость привыкнуть к незнакомой стране и новому чемпионату, то теперь, почти три месяца спустя, терпение болельщиков кончилось. Это понимали все, в том числе и руководство клуба. Среди игроков ходили слухи, что взбешенный неудачами совет директоров всерьез отнесся к предложению тренера Дитера Хоффа в качестве воспитательной меры пороть нерадивых мальчишек розгами. Такая «палочная» практика применялась в клубе одной дальневосточной страны, где нынешний наставник «Гермеса» провел два года.
Как-то, изрядно приняв на вечеринке по случаю открытию сезона, «Капрал», как за глаза называли Хоффа, принялся живописать своим новым подопечным методы работы с молодыми игроками на Востоке. По его словам, от ударов бамбуковыми палками по спине и заднице там были избавлены только легионеры и несколько самых заслуженных игроков, остальные же регулярно ложились на скамью для порки и безропотно получали назначаемое тренерами число «горячих». А игроков молодежного состава секли прямо на поле во время тренировок, на глазах у старших коллег и зрителей. Причем перед наказанием юношей обычно раздевали догола и далеко не сразу после его окончания разрешали прикрыть иссеченные до крови тела. Сначала, по словам Хоффа, он стеснялся наблюдать за экзекуциями и уходил из раздевалки, когда его помощник брал в руки гибкую бамбуковую трость, но позже не только привык к свисту прута и сдавленным стонам жертв, но и сам несколько раз прошелся по обнаженным спинам и ягодицам провинившихся парней, оставляя на их смуглой коже узор из набухающих кровью рубцов. К концу рассказа, высосав очередной бокал виски с содовой, старина Дитер заплетающимся языком пообещал восхищенным слушателям надрать им всем задницы, если после первого круга «Гермес» не будет идти в тройке лидеров. Тогда никто не воспринял эти пьяные угрозы всерьез, но теперь, когда после семи туров в активе команды было всего четыре очка, тот старый разговор не казался таким уж бредом.
Главная беда была в том, что Хофф, в общем то неплохой специалист, был начисто лишен педагогических талантов. Его методы, срабатывающие со зрелыми мастерами, не годились для команды, составленной из собственных и приобретенных по всему миру «звезд» из различных молодежных и юношеских сборных. Не умея найти общий язык с молодым поколением, тренер часто срывался на крик, обвиняя ребят в нежелании работать и противопоставляя их немногочисленным ветеранам, еще оставшимся в «Гермесе». В результате раздираемая склоками команда твердо делила предпоследнее место в турнирной таблице и не показывала той искрометной игры, которую ждали от нее владельцы подорожавших сезонных абонементов.

Скрывшись от продолжающих сыпаться с трибун оскорблений в «рукав» стадиона Бьярни и Гильермо понуро побрели к раздевалке, на ходу стаскивая мокрые от пота футболки. Торопиться выслушивать поток брани от разъяренного «Капрала» им вовсе не хотелось.
«Ну что, сосунки, надерет вам сегодня старина Дитер задницы?» – скучающий в коридоре охранник – явно не футбольный фанат – скалил зубы, не слишком расстроенный очередным поражением «Гермеса». Когда ребята проходили мимо, он слегка шлепнул Гили дубинкой по заду, но у молодого аргентинца не было сейчас желания вступать в обычную шутливую перепалку.
Переступив порог Бьярни замер как вкопанный, так что Гильермо налетел на исландца, ткнувшись носом ему между блестящих от пота лопаток. Привстав на цыпочки, парнишка глянул через плечо друга и увиденное заставило его удивленно присвистнуть. Посреди раздевалки стоял низкий массажный стол, а у его изголовья мокли в большом пластмассовом ведре не меньше тридцати тонких и длинных березовых прутьев. «Капрал» пока отсутствовал, но игроки все равно спешили побыстрей раздеться и проскользнуть в душевую. Многие при этом испуганно косились на угрожающую «композицию» в середине комнаты.
Протиснувшись мимо окаменевшего исландца, Гильер не спеша обошел вокруг столика, похлопал по его поверхности, как бы приветствуя старого знакомого. «Интересно, наш добрый «Капральчик» сам будет разукрашивать наши жопы, или поручит это почетное занятие кому-нибудь из этих гребаных «аборигенов»?» – вопрос оказался скорее риторическим, поскольку единственный слушатель Бьярни по-прежнему столбом стоял у порога как кролик на удава уставившись на ожидающие свою жертву розги. Гильермо помахал ладонью перед глазами друга, а затем слегка оттянув хлопнул его по животу резинкой от трусов. Очнувшись, молодой голкипер поплелся в душ, на ходу стягивая с себя непослушными пальцами остатки одежды. Сочувственно посмотрев на его ссутуленную спину, аргентинец насвистывая быстро разделся догола и потрусил следом прихватив также и забытое другом полотенце.
В душевой стояла непривычная тишина. Слышался только плеск воды об обнаженные тела: ни обычной веселой перебранки, ни шутливых толчков и шлепков. Даже никогда не унывающий Роби Схипперс, главный заводила команды, со скуластой, смуглой физиономии которого никогда не сходила широкая, в тридцать два зуба, улыбка, был как никогда молчалив и подавлен.

Самого юного аргентинца перспектива быть выпоротым на глазах у всей команды вовсе не смущала. Он вырос в маленьком городке на границе с Парагваем. Вкалывавший с утра до ночи чтобы прокормить многодетное семейство, отец не имел ни сил, ни желания вести со своими чадами долгие воспитательные беседы. Как правило, вернувшись с работы, он собирал всех в большой комнате и, не тратя время на выслушивание оправданий, по очереди драл кожаным ремнем голые задницы всех провинившихся отпрысков обоего пола. Гили, как самому строптивому и непоседливому, чаще чем другим доставалась основательная порция «горячих», порой удвоенная за сдавленные ругательства, вырывавшиеся у мальчишки после особенно болезненного удара по уже покрытому багровыми полосками телу. Именно с тех пор сохранилась у юноши привычка спать без трусов и только на животе, поскольку любое прикосновение ткани к жестоко исполосованным половинкам зада причиняла пострадавшему нестерпимую боль.
И позже, когда пятнадцатилетний Гильермо уже играл в Буэнос-Айресе за молодежный состав «Ривер Плейт», отец не упускал ни одного из нечастых приездов повзрослевшего сына, чтобы, спустив с восходящей «звездочки» джинсы, напомнить ему ощущения от опускающегося на голые полушария и ляжки не знающего снисхождения родительского ремня. Сперва незнакомые с телесными наказаниями сверстники посмеивались над новичком, когда в душе их взору представали его сплошь покрытые пересекающимися припухшими рубцами ягодицы. У Гильермо не раз сжимались кулаки, когда какой-нибудь остряк под общий хохот с плоской шуточкой отвешивал ему крепкий шлепок или вытягивал мокрым полотенцем по еще не зажившему после отцовских уроков заду, но по мере того, как невысокий паренек из провинции сперва стал лидером среди сверстников, а затем уже в шестнадцать лет дебютировал в главной команде, насмешки полностью прекратились. Себе Гильермо признавался (хотя никогда не согласился бы, скажи ему это кто-то другой), что именно благодаря суровым методам воспитания, он сперва не попал в одну из молодежных банд в родном городке, а потом избежал свойственной многим молодым талантам «звездной болезни». Папаша продолжал от случая к случаю драть своего взрослеющего отпрыска до девятнадцати лет, пока тот не подписал контракт с «Гермесом» и не оказался вне пределов досягаемости его тяжелой руки. Теперь, уже полгода прожив без родителя в богатой на соблазны Европе, юноша чувствовал, что невольно снизил требовательность к себе и в душе соглашался, что хорошая порка, пожалуй, ему не помешает.
Вообще, предстоящая экзекуция вызывала у Гили эмоции совсем другого, чем у его товарищей характера. Скользя взглядом по обнаженным телам парней, подставляющих то один, то другой бок под упругие струи воды, молодой полузащитник невольно представлял, как будут выглядеть эти гладкие спины, ягодицы, бедра густо покрытые пересекающимися ярко-красными рубцами, и его член в ответ на эти фантазии начал понемногу набухать и подниматься. Наконец глаза его остановились на длинной, но очень пропорционально сложенной фигуре Эльварсона, мывшегося под соседним душем. Как раз в этот момент беловолосый исландец нагнулся, чтобы поднять выскользнувшее мыло и открывшийся вид раздвинутых полушарий друга заставил ствол Гильермо мгновенно окаменеть в позиции «к бою». Не в силах больше сдерживаться, юноша стал быстро водить ладонью вверх-вниз по своему инструменту, не отрывая взгляда от абсолютно белых, не тронутых загаром ягодиц Бьярни.
Конечно, молодежь «Гермеса» нередко сбрасывала таким образом сексуальное напряжение после матчей и тренировок. Многие при этом украдкой поглядывали на своих товарищей, а кое-кто и вовсе не стеснялся пройтись рукой по нагому телу соседа. Не привыкший у себя на родине к подобной свободе нравов, Гильер испытал настоящий шок, когда крепкая ладошка Роби Схипперса впервые оказалась на его ягодицах. Спустя полгода, паренек не мог без смеха вспоминать свою тогдашнюю реакцию. Теперь он не только охотно позволял смешливому сыну Суринама и Голландии ласкать любые, даже самые интимные, части своего тела, но и сжимал бедрами напряженный член красавца мулата, чтобы доставить ему максимальное удовольствие. Сам Гильермо, когда мастурбировал, обычно косился на Бьярни, хотя не был готов еще признаться даже самому себе, что испытывал сексуальное влечение к парню. Сейчас же юный аргентинец со стыдом понимал, что одна мысль о том, что он может стать свидетелем, как его закадычного друга разложат на массажном столике и начнут хлестать березовыми розгами по голой, беззащитной заднице, вызвала у него более быструю и сильную эрекцию, чем самая соблазнительная и умелая танцовщица в стриптиз-баре.

Пока Гильермо освобождал себя от избытков семени и поспешно ополаскивался под душем, футболисты с явной неохотой один за другим возвращались в раздевалку. По их виду ясно было, что они с радостью задержались бы в душе подольше, но нельзя же мыться часами! Одним из последних поплелся Бьярни и Гильер поспешил за ним, не успев даже обмотать бедра полотенцем. Открывшаяся картина заставила его вовсе забыть о своей наготе и во все глаза уставиться на происходящее. Вокруг злополучного стола расположились массажист команды Юсуф, больше известный как «Турок», и двое ветеранов: Де Бук и Хейнце – все торе обнаженные по пояс, со скрученными жгутом полотенцами в руках. Рядом Хофф не спеша выбирал из ведра несколько гибких березовых прутьев. Напротив этой группы стоял Роби, абсолютно голый, комкающий в руках шорты, которые он, должно быть, успел перед этим надеть. На побледневшем (насколько это было возможно при его шоколадной коже) лице парня не было и намека на его знаменитую белозубую улыбку. Остальные игроки, кто полуодетый, кто в одном полотенце вокруг талии, жались по стенам и явно тоже чувствовали себя не в своей тарелке. Все молчали. Пауза явно затягивалась.
Наконец герр Дитер выпрямился, выбрав три не очень длинных, но гибких и равных по длине прута. Повернувшись к переминающемуся с ноги на ногу юному Схипперсу, он молча указал на приготовленный для экзекуции стол. Роби не двинулся с места.
«Ну, давай, Робин. Не заставляй Карла и Петера – кивок в сторону Де Бука и Хейнце – тащить тебя силой», - Хофф как будто уговаривал упрямого ребенка принять горькое лекарство.
Коротко взглянув на охотно шагнувших к нему «ветеранов», молодой мулат двинулся вперед и, аккуратно положив на стул шорты, забрался на стол. Уже вытягиваясь во весь рост на животе, Роби кинул умоляющий взгляд на товарищей по команде – все отвели глаза – и безнадежно уткнулся носом в скрещенные руки. Сотни тонких косичек упали закрывая его лицо. «Турок» ухватил парнишку за щиколотки, а «Капрал» отступив на шаг коротко размахнулся и резко опустил вооруженную прутьями руку. Тонко запели розги опускаясь на напрягшееся тело. Сперва казалось, что ничего не произошло: также неподвижно лежал на столе обнаженный Роби, также стоял, опустив пук розог «Капрал». Но через мгновение как будто судорога пробежала по голому телу паренька, голова его вскинулась, взметнув волну смоляно-черных косичек, ноги дернулись в железных тисках рук «Турка», на смуглых мускулистых ягодицах проступили три параллельные белые полоски. Дитер снова отступил на шаг и с не меньшей силой хлестнул прутьями по спине, чуть ниже лопаток, затем по ягодицам … по ляжкам … и снова по заду. Этот последний удар, пришедшийся на самую чувствительную, нижнюю часть полушарий, у самого основания ног, вызвал у несчастного Роби первый глухой стон. Розги продолжали неспешно взлетать и стремительно, со свистом опускаться на дергающееся все сильнее стройное обнаженное тело двадцатилетнего нападающего «Гермеса». Следы от ударов на гладкой шоколадной коже быстро темнели, наливались кровью, живот и бедра отрывались от стола, открывая вольным и невольным зрителям приличных размеров член и подтянувшиеся к паху яички паренька.
Гильермо сбился со счета, но количество ударов явно перевалило за тридцать. Теперь уже Роби вскрикивал после каждого взмаха орудия наказания в руках у Дитера, особенно когда розги впивались в хорошо обрисованные полушария юноши, принявшие на себя больше половины ударов. Кожа на ягодицах, изначально гладкая и упругая, теперь была густо покрыта малиновыми рубцами. Кое-где, на местах пересечений полосок, выступили первые капельки крови. Некоторые игроки не выдержав отворачивались не в силах больше смотреть на наказание. Гильермо взглянул на Бьярни – тот снова будто окаменел, уставившись неподвижным взором на виляющую и подпрыгивающую в такт свисту розог голую жопу Роби.
Наконец, после толи пятидесятого, толи шестидесятого удара, тяжело дышащий тренер отбросил в сторону полностью измочаленные о молодую плоть прутья и сделал знак невозмутимому Юсуфу отпустить щиколотки выпоротого парня. Несчастный Робин сполз со своего «эшафота» и, как был голышом, поплелся к своему шкафчику, одной рукой ощупывая располосованную до крови задницу, другой размазывая слезы по скулам и подбородку. Когда Гильер взъерошил его косички и незаметно чмокнул в мокрую щеку, темнокожий парнишка благодарно улыбнулся, но улыбка получилась на этот раз довольно кривая и неубедительная.
Очевидно посчитав, что на сегодня показательное наказание закончено, футболисты зашевелились, некоторые потянулись к одежде, но резкий окрик «Капрала» заставил их обернуться.
«Теперь ты, белоголовый», - проследив за указующим перстом Хоффа, Гили с замиранием сердца понял, что тот обращается к замершему у стены Бьярни.

Catpaw