Глава 2. Приютские страсти.

В семь утра колокол разбудил Джека Майлза. Мальчик потянулся в кровати и мысленно произнес «суббота, уроков не будет»... И тут же вторая мысль чуть не заставила его подпрыгнуть: «вместо уроков -РОЗГИ». Для Джека эта мысль несла сегодня не только обычные для приютских детей страхи перед поркой, но и дополнительное волнение: его, Джека, будут сегодня сечь в особой комнате, что значит большую боль, больше ударов и обязательно сидение на крапиве. Мальчик потер через рубашку свою разнесчастную попку. Розги доставались ей почти каждый день, директор порол за простые проступки или оценки собственноручно. Но в Субботу... В этот день наказывали попечители приюта. Наказания проходили по специальному правилу. Перед двумя комнатами (в разных коридорах) выстраивались очереди из ревущих от страха девочек или мальчиков. По двое сразу их отводили в комнаты, где с них спускали штанишки или поднимали девочкам юбочки (панталоны они не носили), клали и привязывали на скамейке, а потом попечитель или попечительница (в зависимости от пола наказываемого ребенка) пороли розгами... Секли сразу двоих, чтобы сэкономить время. Детям, особенно мальчикам, запрещалось кричать во время порки. А те, кто не мог сдержаться, вынуждены были еще сидеть на крапиве... Такое же болючее дополнение следовало детям, которых заставали за самоудовлетворением... Не все приютские дети могли похвастаться терпением, и часто в комнатах раздавались вопли и упрашивания: «ОООООййййййй, Сэр (Мэм) не надо больше, не будууууууу» и тому подобная «музыка», которая сопровождает порку с незапамятных времен и отражает детский страх перед неумолимой РОЗГОЙ!!!! Четырнадцатилетняя Эльза Смит проснулась только после того, как ее растолкала подружка по комнате: Эльза очень любила поспать, а сегодня вставать и тем более не хотелось – сегодня будут сечь за все недельные прегрешения. А у девчонки их накопилось немало, она была ленивой и неряшливой: плохо застилала постель, не гладила свою одежду, и вчера воспитательница сказала, что ее накажут 70-ю розгами. Ох, это так много... Эльзе доставалось почти каждую субботу, и до самого вечера ей уже было не до развлечений. Она всегда горько плакала и визжала под розгами, упрашивая не сечь так сильно, сжалиться, дать передохнуть, но это никогда не помогало, а только приводило ее на крапиву... С 11 часов церемония порки началась... Джеку было страшно видеть, как по очереди отводили мальчиков в комнату, как они выходили в слезах и потирали свои попы через штаны... Шестеро же вышли голые по пояс и заняли свои скорбные места на стульях с крапивой... Это были крикуны, вопли их были слышны через двери, но не отличались разнообразием: «простите, сээээр, не буду... будуууууу... ааааййй...» Джеку все это было знакомо и на собственном примере. Он сочувствовал им, но страх за собственное мягкое место, которое будет исполосовано позже, отвлекал. Те мальчишки, которые были посажены на крапиву, добавляли своими рыданиями, взвизгами и причитаниями к обстановке детского страха дополнительную воспитательную жуть. Все могли их видеть, а среди крикунов был даже один 16-летний, привязанных, чтобы не убежали, зареванных... Такая публичность должна была напоминать детям о недопустимости проступков и криков... Джек в страхе ждал, когда порки закончатся и его отведут к особой комнате... Наконец последние шалуны были выдраны, и в 30 минут пополудни директор взял Джека за руку: «Ну что, Майлз, ты видел как расплачиваются мальчики за плохое поведение... Но твое поведение заслуживает более суровой порки. Пойдем.» Он повел шатающегося от страха мальчика... Когда они подошли к особой комнате, директор поставил Джека на колени и добавил: «Жди здесь, когда придут мистер и миссис Ричардсон. Тебя высекут при девочке - Эльзе Смит. Она тоже вела себя безобразно и будет как следует выдрана.” Эльзе директриса сообщила за завтраком, что сегодня ее накажут розгами строгие попечители приюта. После этого Эльза отстояла заутреню в небольшой приютской церкви, как в тумане. Единственное, о чем она могла молиться было: "Боженька, милый, сделай так, чтобы наши попечители сегодня не смогли приехать!” О том, что в отсутствие гостей, ей достанется от воспитательницы, она уже не думала. Дети, попавшие в руки супругов Ричардсон рассказывали, что те секут очень больно, с оттяжкой, выбирая самые толстые розги, так что никто не сумел удержаться от криков. Эльза наблюдала за поркой других девочек и почти завидовала им, невзирая на крики и слезы. Когда все закончилось, директриса отвела ее на второй этаж к дверям в небольшую комнату у кабинета директора, приказала на коленях ждать попечителей и ушла. Эльза огляделась и увидела рядом с собой коленопреклоненного Джека, совсем бледного и дрожащего. Она знала, что проказника Джека драли каждую субботу, но они никогда не встречались в этот день, расходясь сразу после порки по своим дортуарам. Она не ожидала, что их будут сечь вместе... она еще никогда не видела обнаженного мальчика. Она дотронулась до руки Джека и тихо спросила: Что ты натворил на этой неделе? Сколько розог тебе дадут? Ты сумеешь перетерпеть молча? Ты уже здесь был когда-нибудь? Когда раздались шаги, Джек подумал, что это уже идут попечители. Но это директриса привела девочку. Джек уже понял, что это его напарница по наказанию. Девочка показалась ему симпатичной, хотя и немного полноватой. Как в тумане он услышал ее вопросы и дрожащим от страха голосом ответил: - Я здесь впервые, но знаю от мальчиков, что секут оочень больнооо... здесь все кричат, молча выдержать трудно... я в обычном наказании не всегда молчу, а как будет здесь... А ты кричишь? Джек замолчал и продолжил разглядывать девочку. Он знал, что девчонок раздевают снизу и что там видно все... Как и у мальчиков... Джек никогда не подглядывал за девочками и не знал, как они устроены... Зато теперь, поскольку Эльза (так ее назвала директриса) красивая, ему захотелось увидеть ее, он даже не стеснялся, если она увидит как он устроен. За возбуждение (без него не обойдется) все равно выдерут и посадят на крапиву - Меня очень больно накажут, директор сказал, что мне дадут 100 розог за лень и грубость с учителем Эльза с ужасом и жалостью поглядела на мальчишку, 100 розог, Боже мой, он, наверное, потом и не встанет... Впрочем, ей придется ненамного легче. Она опустила голову, и слезы закапали из ее глаз: Мне дадут 70. Я всегда кричу, совсем терпеть порку не умею… Это так больно… Каждая розга, как горячим ножом кожу режет, - плача, призналась она парнишке, - а потом я до утра не могу ни ходить, ни сидеть. У меня все там распухает… да еще крапива… Хорошо хоть, что мне разрешают после порки лежать в спальне, только к вечерне надо идти обязательно... А тебе? Как тебя зовут? Я – Эльза, - она исподлобья взглянула на него: симпатичный... Неужели их заставят раздеться друг перед другом, и они все-все увидят? Джеку стало жалко девочку. - Не плачь, еще успеешь нарыдаться во время порки. Меня зовут Джек. Он посмотрел внимательно, как вздымается под кофтой ее грудь... Как ты думаешь, это будет очень стыдно, что нас высекут друг при дружке? Меня больше беспокоит, что мы оба будем раздеты снизу... Ребята говорят, что наступает возбуждение и за это дополнительно наказывают. Джек постарался оставить без ответа вопрос Эльзы о том, как ему после порки. Хватит, что признался в криках, да она и так все услышит. Хотелось выглядеть перед этой девочкой сильным... - А ты раньше видела голых мальчиков? Нет, никогда не видела, - помотала головой Эльза, - это будет так больно, что о стыде мы уже и не вспомним. А, хотя знаешь, видела своего братишку, совсем маленьким, еще до того, как попала в приют, ничего особенного, такой крантик, как мама его называла, - воспоминания нахлынули на нее волной, - все умерли в эпидемию холеры, когда мне 10 лет было, у меня было два младших брата и одна сестра постарше. Папка нас тоже порол, когда шалили, но это не так было... Он ремнем хлестал, через одежду и несильно, он просто хотел так показать, что сердится на нас. А матушка или сестра всегда потом жалела: обнимала, гладила. И никто уже больше не сердился… Нет, дома было хорошо, - заключила она с тяжелым вздохом. Пока Джек и Эльза страдали от неизвестности и страха, Альфред и Фелиция уже подъезжали к приюту. - Дорогая, судя по письму, нам предстоит всыпать детям солидное количество розог. Девочке - 70, мальчику - 100. У них на каждого по два проступка. Я предлагаю, чтобы мы и им разделили порции розог: сначала я всыплю часть девочке, а ты потом мальчику. И закончим еще двумя порциями. Так мы не устанем, и каждый удар будет по прежнему сильным и болючим, да и дети не потеряют остроту ощущения порки. Феля улыбнулась, как будто выражая поддержку задумке мужа. Джим, услышав слова хозяина, пожалел бедных детей и подумал о порке, которая без сомнения ожидает завтра и его и Франческу. Через несколько минут экипаж подъехал к зданию приюта и Ричардсоны вошли. Директор ожидал их и пригласил на полуденный чай в своем кабинете, но Фелиция попросила его отложить угощение на потом, сначала она считала необходимым выполнить свои обязанности по воспитанию сирот: Мы получили ваше письмо, - обратилась она к директору, - надеюсь все готово для наказания. Проводите нас, будьте любезны, к провинившимся. Альфред кивнул, соглашаясь с женой. Вскоре их отвели на второй этаж, где в коридоре ожидали своей участи двое трепещущих подростков. Директор пропустил супругов Ричардсон в комнату для наказаний и знаком приказал детям войти внутрь, а сам удалился. Особая комната представляла собой квадратное помещение, главными достопримечательностями которого были блок для порки и ведро с розгами. В обычных комнатах для наказания розги делились на две группы - для мальчиков (толще и длиннее) и для девочек. Наказания, которые проводили Ричардсоны, предназначались для особо неисправимых, поэтому девочкам тут не делалось поблажек и их драли розгами для мальчиков. Блок заменял привычную скамейку и утяжелял наказание, потому что кожа на ягодицах натягивалась, мышцы были напряжены и удары причиняли сильную боль. Наконец, ноги раздвигались и открывали потаенные местечки девочек и мальчиков. Это усиливало порку стыдом и провоцировало возбуждение у зрителя. В общем эта комната действительно была «особой». Джек на подкашивавшихся ногах перешагнул порог страшной комнаты и осматривал ее в предвкушении того, что все эти приспособления будут сейчас опробованы на нем и Эльзе. Он бы не смог сказать, что для него было страшнее - своя порка или необходимость видеть, как накажут при нем девочку, как она будет дергаться, слышать ее крики. Кроме того, он ведь не знал, кого накажут раньше. Эльза вошла, хотя больше всего ей сейчас хотелось попятиться назад и бежать куда глаза глядят, лишь бы подальше от этого ужасного места. В дополнение к блоку в комнате стояла пара удобных кресел для попечителей, а прямо у двери – стул, устланный свежей крапивой. У девочки не было ни малейших сомнений, что рано или поздно, она на этом стуле окажется. Она заплакала еще горше, когда мистер Ричардсон приказал ей и Джеку снять всю одежду ниже пояса. Эльза начала медленно развязывать пояс своей верхней юбки, искоса поглядывая на Джека и натыкаясь на его заплаканно любопытный взгляд. Наконец обе юбки упали к ее ногам и Эльза стыдливо прикрылась спереди руками. Прикрывать попку было уже нечем. Джек остолбенел, когда Эльза разделась... Он жадно осматривал каждую часть ее тела, стараясь запомнить все изгибы и нюансы. Мальчик почувствовал, как его пенис прямо разрывает штанишки, которые ему теперь нужно было снять. Медленно, дрожащими руками, он расстегнул штанишки, снял их вместе с кальсонами и остановился от смущения. Короткая рубашка практически не скрывала его напряженный пенис, набухшие от желания яички и уже развитый пушок коричневых волос. Джек не прикрывался, потому что по рассказам мальчиков знал, что это не разрешают. Он замер в ожидании дальнейших распоряжений о том, кому первому получать порцию боли... Эльза поглядывала на Джека, отмечая все интересные детали, а особенно те, чем он отличался от ее маленького братишки. Да, член Джека был намного больше и торчал вверх. Тут Эльзу, как хлыстом, огрел окрик попечительницы: Нечего прикрываться, ну-ка – руки по швам. Деваться было некуда, и Эльза опасаясь дополнительного наказания поспешно опустила руки, демонстрируя всему миру лобок, густо покрытый светлыми завитками. Вот стыд-то, и ей, и Джеку! Девочка еще не понимала, что именно созерцание ее тела заставляет вздыматься его пенис. И в этот момент мистер Ричардсон приказал ей нагибаться над блоком для порки. Эльза нагнулась, чувствуя, как тело ее затягивают ремни, как эти же ремни раздвигают ее ноги, демонстрируя то самое потаенное, что каждая девочка хочет показать только нареченному. Альфред заметил возбужденное состояние Джека и взгляды, которые бросали друг на друга дети. «Что же, это только даст основание усилить им наказание»С одной стороны мистер Ричардсон понимал, что все это естественно, ведь и он в возрасте Джека возбуждался, мастурбировал... Получал за это розги... Спасибо гувернантке, мисс Памеле, которая в 15 лет стала его учительницей в сексе и снимала напряжение у мальчика... Но это лирика, а сейчас он строгий попечитель и его задача пребольно наказать этих шалунов!!!! - Эльза, иди сюда... Девочка, шатаясь от страха подошла к блоку. Альфреду пришлось придать ей ускорение шлепком по тугому заду. «Ого, а она уже неплохо развита...» Али-баба сразу прореагировал на эти мысли, выпукло проявившись через брюки. Феля наверняка заметила это и добавит мужу 30 розог на вечернем наказании... Альфред плотно привязал Эльзу, даже закрепил ее на пояснице, чтобы девочка не могла увести свою непослушную попочку от справедливой и неумолимой розги... Затем он строгим голосом произнес: - Эльза Смит, ты ленилась и была неряшливой... За это тебе назначено 70 розог!!! Сейчас ты получишь 35 розог за лень, а после перерыва, когда высекут Джека, я дам тебе еще 35 розог. Кричать запрещаю или получишь 30 минут на крапиве!!! Эльза с трепетом выслушала приговор. В принципе, он был ей известен, но теперь он обрел неумолимость рока. Она не раз слышала от подружек, что надо стараться максимально расслабить ягодицы, так боль будет меньше, и попыталась последовать этому совету. Но тут же услышала, как попечитель взмахивает прутьями в воздухе, и снова сжалась. Надо попробовать сдержать крик... И тут первый удар опустился на ее обнаженную кожу, принеся резкую обжигающую боль. Эльза закусила губы и постаралась сдержаться, но крепкие толстые мальчишеские розги были ей непривычны, и уже на пятом ударе она взвизгнула: Ай! Мистер Ричардсон! Не надо так сильно! Бо-о-ольно! Ай-я-яй! – после этого она уже не умолкала ни на секунду, крича и извиваясь, когда розга впивалась в ее плоть, и умоляя о пощаде, пока Альфред заносил руку для следующего стежка, - Я больше не буду лениться! А-а-а-ай! Я буду аккуратной! У-у-у-й! Пожалуйста, простите! Альфреда не удивило, что девочка так быстро начала кричать. По ее дрожанию, по слезкам, стоящим в ее глазках, когда ее привязывали, было ясно, что она крикунья. Он напомнил Эльзе, что кричать нельзя, и пользуясь тем, что Фелечка считала удары, приговаривал после ударов: «А будешь... лениться... опять выдеру... и драть буду... пока не поумнеешь... А нельзя кричать... терпи... и не жалей себя... пожалей розгу...» Второй раз за день пред взором Альфреда дергалась женская попка, но утром это были самые прекрасные и родные ягодички Жены, а теперь дрожала попа непослушной и ленивой девчонки. И как утром было трудно поднимать и опускать прутья на кожу Любимой Фелечки, а сейчас даже самый болючий удар казался в порядке вещей. Мистер Ричардсон просто аккуратно выполнял свою работу и не жалел в это время ленивую Эльзу. Эльза извивалась под розгами, вопила, пытаясь в то же время уловить счет, а в голове мелькали мысли о том, что Джек сейчас имеет более чем великолепный обзор ее прелестей и его член, вероятно, напрягся еще больше. Да и мистер Ричардсон не слепой. Но он же и хлещет! Нисколько не жалеет, совсем не слушает ее просьб. Было очень больно, удары розог обжигали попу, но какое-то странное тепло разливалось в то же время внизу живота. Фелиция мерно отсчитывала розги, недовольно морщась от вихляний девчонки и явного физического интереса, который вызывали эти телодвижения у ее супруга. Его брюки оттопыривались в самом неподходящем месте. Ох и задаст она ему дома! Она громко отсчитала 35-й удар и остановилась. Вопли ленивицы и неряхи Эльзы медленно затихали. Наконец Альфред нанес последний удар по распухшему заду Эльзы... - Это было за лень!!! А за неряшливость получишь после наказания этого шалуна... Альфред отстегнул девочку и помог ей подняться... Затем подставил ей под губы розги, чтобы она поцеловала их... Поддерживая под руку, отвел ее к стенке... Сейчас, когда порка закончилась, ему разумеется было жалко девочку... Ее шатало от боли и слезы текли бурными потоками по ее красному лицу. На крапиву ее было рано сажать, ведь после нее розги уже не были бы такими болючими... Всему свое время... - Ну, что ж, юный ленивец, теперь твое время... С этими словами Альфред шлепнул Джека по голому заду, придавая направление к блоку. Ложись!!! От всего увиденного член Джека достиг максимального возбуждения и почти прилип к животу... Пока шло наказание Эльзы глаза мальчика пожирали ее тело: голенькие бедра, попочку, раковинку, подернутую светлым пушком. Последнее приковало все внимание мальчика. Он неотрывно смотрел на эти створки, а его пенис как будто указывал направление к этому почему-то желанному местечку... Как и все мальчики из приюта Джек не был искушен в вопросах секса и только мог догадываться о назначении раковинки... Шлепок и окрик вернули его к действительности... Теперь порка предстояла ему - Джеку... На дрожащих ногах он начал путь к блоку... Горько всхлипывая и растирая горящие огнем ягодицы, Эльза встала у стены. Она получила хотя бы небольшой отдых от нарастающей все время боли. Девочка ощупывала свою саднящую попку, и пальцы спотыкались о длинные распухшие рубцы. Сквозь пелену слез она видела, как Джека укладывают на блок и притягивают ремнями. Ему широко развели ноги, и мошонка с членом предстали прямо перед ней. Теперь Эльза понимала, насколько хорошее представление о ее гениталиях удалось получить Джеку. Миссис Ричардсон встала, выбрала хорошую розгу, несколько раз свистнула ее в воздухе и с силой опустила на ягодицы мальчишки. Тело его дернулось, выгибаясь, но он стерпел первые удары молча. Фелиция с досадой посмотрела на возбужденный член Джека: и этот думает только об одном, даже предстоящая сотня розог не уменьшила его сексуального интереса к товарке по несчастью. Небольшие ягодицы мальчика хранили поблекшие красноватые следы прошлых порок. Она решила наказать мерзкого мальчишку, как можно суровее, и наносила удары быстрее обычного, не давая ему передохнуть, стараясь чтобы одна волна боли нагоняла и усиливала предыдущую. Худенькая попка Джека конвульсивно сжималась при ударах, багровые полосы отмечали каждое касание розги. Он глухо стонал при каждом стежке, но пока еще сдерживал рвущийся из груди крик. Шлепок по попе заставил пенис Джека опуститься. Поэтому мальчик спокойно смог устроиться на блоке. Только после того, как миссис Ричардсон привязала его, Джек оценил все неудобство нового устройства: попка оказалась выпяченной, кожа натянулась, а мышцы были напряжены. То, что ноги были разведены и все мужские детали были открыты для обзора, не смущало мальчика. Он уже перешел рубеж стыдливости и относился к своей обнаженности спокойно. В конце концов, ведь он видел во всех подробностях Эльзу, пусть и она посмотрит... Первый удар розгой заставил Джека резко дернуться и всхлипнуть. Его притянутое за поясницу тело, не могло сильно вихлять, и зад оставался почти неподвижным, сжать ягодицы тоже было трудно, оставалось только вздрагивать после каждого жгучего укуса розог. Удары на блоке были гораздо больнее, потому что мышцы оставались напряженными и каждая розга обрушивала свою силу не только на кожу, но и глубже. Миссис Ричардсон после удара тянула прутья на себя, и Джеку казалось, что ему снимают кожу. Он сдерживал крик из последних сил... Альфред с большим интересом смотрел за тем, как Феля порет мальчишку. Он хорошо знал на своем примере, насколько она искусна в порке (как она рассказывала, первый раз она порола в 15 лет мальчика-слугу в доме отца, стаж), насколько болючими являются ее удары. Он отсчитывал размеренно удары: «раз, два, три... пятнадцать...» На 18 ударе Джек первый раз вскрикнул и дальше его вопли и рыдания оглашали комнату, перекрывая голос Альфреда. «Ну, теперь Феля его запорет до крови Она не терпит столь трусливых криков от мальчиков« Джек не знал, сколько ударов ему уже дали, все сливалось в одну непрекращающуюся волну боли... Наконец мальчик не выдержал и закричал: - Ууууууйййй, Больнааааааа... Мээээм, не наааадоооооо!!!!! Начав кричать, Джек уже не останавливался, его визги и рыдания сотрясали тело в такт ударам розог. Даже окрик миссис Ричардсон: - Замолчи, лентяй!!! - не дал эффекта... Боль от розог, ощущения будто уже снята не только кожа, но и мясо, пульсирующая боль - все это заполняло сознание Джека. Справедливости ради заметим, что Фелиция секла мальчишку не сильнее, чем других, просто в этот раз ей попался хронический крикун. Фелиция недовольно морщилась от непрекращающихся воплей пацана. Она не думала, что ему доставалось хуже, чем Альфреду сегодня утром. Просто, этот негодный мальчишка – тряпка и трус. Его еще долго придется учить, пока он вырастет в мужчину. Розга поднималась и опускалась, глубоко впиваясь в оттопыренные над блоком ягодицы. Попа Джека уже сильно распухла и была сплошь покрыта рубцами. Последние удары из этой порции Фелиция нанесла по самому низу попы, вызывая душераздирающий визг, и остановилась: Прекрати вопить! – потребовала она, - как тебе не стыдно! Ты уже совсем большой. Пора бы научиться терпению. Крики затихли, слышался только жалобный скулеж хорошо высеченного мальчишки. Девочка у стены пошевелилась, она глядела на попку мальчика, где не оставалось живого места, не отрываясь. Как же ему тяжко, бедному. Видно было, что его секли сильнее, да и самих ударов было больше. Эльза молча наблюдала, как его отвязывают и поднимают. Он сразу схватился за задницу, тер ее и горько всхлипывал, совершенно не заботясь о своих болтающихся гениталиях. Альфред внимательно следил за поведением Эльзы... Похоже, что ее во время наказания Джека интересовало только одно: мужские анатомические подробности, открывавшиеся для обзора Пару раз, когда мальчик особенно сильно дернулся и дернулись его причиндалы, девочка облизнулась. Ну что делать с этими приютскими... просто сами напрашиваются на крапиву за возбуждение... Первая порка Джека подходила к концу. Толи от страха перед крапивой, толи от усталости, но крики мальчишки стали глуше, он больше сотрясался от рыданий. Наконец, Фелечка ударила в последний раз, с силой оттянув розгу на себя... На попе вспыхнула еще одна полоса и даже показались капельки крови... Джек был отстегнут и отправлен за ухо к стене... Теперь очередь вернулась к Альфреду и Эльзе... К концу наказания Джек уже не мог даже вопить, так было больно. На заднице наверное не осталось ничего, кроме костей... Мальчишка охрип и только рыдал от невыносимой боли... Когда его отвязали, он еще пару минут лежал, потому что не мог даже пошевелиться... Тело отказывалось служить... Так больно его раньше не наказывали, и это только половина... Он твердо решил стать самым послушным мальчиком, чтобы больше не попадать в эту комнату... Содрогаясь от плача, на подкашивающихся ногах, он подошел к стене. Как бы хотелось сейчас лечь, чтобы ничто не беспокоило, чтобы не думать о розгах... Однако... как только Эльза вернулась на блок, и открылись интимные местечки ее тельца, слезы исчезли и вернулся интерес... Джек забыл о клятвах быть послушным, его пенис снова поднялся навстречу пикантному зрелищу... Вторая порция розог была не менее тяжела, чем первая. Удары падали на уже избитое тело, и каждый из них, казалось пронизывал насквозь. Эльза начала плакать и умолять пощадить ее еще до начала порки, но, разумеется, никто и не думал ее слушать. Она только и могла, что слабо извиваться под стежками и вопить. Теперь она уже точно знала, что видно Джеку с того места, где он стоит, но ее это уже совсем не волновало. Острaя боль захлестнула все мысли, вышибла из головы все остальное. Альфред порол Эльзу без пощады, постоянно напоминая ей о проступке: «Девочка должна быть аккуратной... за неряшливость секут... не исправишься, забудешь как нормально сидеть...» Задница девочки ходила ходуном, насколько это было возможно в условиях плотной фиксации тела... Крики перешли в сплошную волну визгов, воплей, нечленораздельную и напоминающую о страдании, испытываемом ребенком... Альфред опять сравнил для себя поведение Фелюшки под утренними розгами и спектакль из рыданий и воплей, разыгрываемый Эльзой. Как человек на своем теле знавший, что такое розги, мистер Ричардсон не доверял самым трогательным упрашиваниям, клятвам и реву наказываемых. Вся эта музыка исполнялась только, чтобы добиться остановки порки или смягчения ударов. Поэтому Альфред не изменил силу порки, наоборот, теперь он сек с оттяжкой по самому низу ягодиц и по ляжкам, чтобы провинившаяся девчонка подольше вспоминала о наказании... Когда попа Эльзы была основательно обработана, а она охрипла от криков, мистер Ричардсон отвязал ее и поставил на ноги. Она почти не поняла, что порка закончилась, так было больно. Кожа горела огнем, мышцы ныли глубокой болью. Каждое движение отдавалось новым болевым толчком. Попечитель объявил, что поскольку Эльза совершенно не умеет сдерживать свои эмоции, ей еще предстоит посидеть на крапиве, он подвел ее к широкому стулу, устланному жгучими листьями и, взяв за плечи, посадил на стул. Сидеть и так-то было очень болезненно, да еще сразу запекло, защипало внизу. Эльза заревела, извиваясь, попробовала приподняться, но попечитель держал ее крепко. Через несколько секунд она поняла, что лучше сидеть совсем не шевелясь, и замерла, тихо плача, и наблюдая за продолжением порки Джека. Альфред заметил, что Эльза пытается приподнимать бедра, чтобы крапива обжигала поменьше. «Ну что ж, хитрованка... Для таких случаев применяется специальное средство». Альфред, не обращая внимания на завывания и рыдания девчонки, плотно притянул ремнем ее ноги к стулу, затем зафиксировал руки по бокам, и ноги к передним ножкам стула... Теперь у Эльзы не было шанса смягчить свое сидение... Пока Эльзу привязывали к стулу, Джек пытался отвлечься и смягчить возбуждение своего пениса... Но безуспешно... Мужская деталь стояла и не собиралась опускаться... Покраснев от смущения мальчик подошел к блоку и остановился в нерешительности: член мешал ему лечь, упирался... И вдруг... Джек (да и Альфред) даже не успел среагировать, как миссис Ричардсон взяла его пенис в руку, опустила его, а другой рукой прижала мальчика к поверхности блока. Член уперся уже головкой в боковую стойку и терся о нее, пока Джека привязывали. Чуть позже Джек смог осознать, что ему понравилось, когда его член оказался зажат в женской руке. Это было так волнительно и приятно, что мальчик не обратил внимание на первые удары розог, его мысли были обращены к новому эротическому опыту... Альфред помрачнел, когда Фелечка взяла член мальчишки в руку, он нешуточно ревновал в эту минуту и решил обязательно дать жене 30 розог за такую вольность... Фелиция выбрала крепкую розгу и начала отмерять Джеку оставшуюся порцию. Худощавая мальчишеская задница была уже сплошь покрыта посиневшими рубцами, кое-где запеклись капельки крови. Феля занесла розгу и вспомнила, что у Альфреда не остается таких сильных следов. Поэтому она решила сечь мальчика послабее, все равно по свежим рубцам будет очень больно. Она мерно поднимала и опускала руку, распределяя удары лесенкой сверху вниз, обходя пацана с другой стороны после каждых пяти ударов. Когда Фелиция начала драть Джека со всей силы, это на время примирило Альфреда с тем, как жена держала в руке член мальчика. Но затем Альфред заметил, что Феля уменьшила силу ударов, щадя мальчишку... Это вновь распалило его ревность. Если бы сейчас он мог сам выпороть Джека, то просто спустил бы ему всю кожу с задницы, заставил бы его орать от боли благим матом... Ну что ж, за эти шалости расплатится попочка Фели... Альфред даже не задумывался сейчас, что на заду Джека итак уже не было живого места. В нем говорила ревность мужа, который не хотел, чтобы его Любимая держала в руке чужой пенис. В отличие от мистера Ричардсона, Джек был конечно доволен уменьшением силы ударов. Его попа уже горела огнем, и мальчик вскрикивал от ударов... Но в мыслях его блуждали и приятные воспоминания о том, как ручка миссис Ричардсон держала его мужское хозяйство, двигала его, как член напрягался в этих объятиях... От этих воспоминаний его пенис напрягся и принял боевую готовность во всей своей подростковой красе... И это заметил Альфред... Он решил, что мальчишка горько пожалеет о своих эротических переживаниях и расплатится за это сидением на крапиве. Стараясь не шевелиться на своем жгучем крапивном ложе и тихо всхлипывая, Эльза наблюдала за продолжением порки Джека и увеличением его мужских достоинств под болючими розгами. Реакция тела мальчика ее несколько удивляла, и она решила потом расспросить его, что же он такого чувствует. Она видела, как дергаются и приподнимаются ягодицы Джека при каждом стежке, как он пытается увести свое исстрадавшееся тело из-под ударов, но ничего, конечно, не может сделать, так как ремни держат очень крепко. Джек совершенно охрип от крика и только тихо и беспомощно скулил, когда миссис Ричардсон приступила к самой последней порции наказания. Провинившийся мальчишка должен запомнить их встречу надолго и ни за что не хотеть нового свидания. Да еще она заметила его эрекцию и возмутилась: уж не о ней ли этот негодник фантазирует?!! Она широко размахивалась, резко опуская розги на складочки под ягодицами, и затем дергала руку на себя, делая все, чтобы Джеку было больно сидеть еще несколько дней. Тяжелая розга просекала кожу до крови и глубоко ушибала мышцы попки. Феля видела, что у мальчика уже нет сил кричать, когда раздался голос Альфреда: "50!” Постепенно миссис Ричардсон усиливала удары, и Джеку уже было не до эротических фантазий. Его попа горела от боли, мальчишка вновь переключил свое внимание на наказание и оглашал комнату своими воплями и мольбами. Он не считал удары и не знал, сколько осталось розог, но ждал окончания порки как избавления. Наконец вместо стандартных «Ооооойййййййй, Мииииииссссссссс, проооостиииииитееееЙяяяяяяяяя...» Джек только пронзительно выл и стонал... Сил на крики и обещания быть хорошим не осталось. Правда, когда один из ударов просек кожу насквозь (мальчик был уверен, что это так, слишком сильным был удар), он вновь завопил во всю силу: «боооооооооольноооооооооооооооо!!!!!!» и заревел... Вопли и рыдания Джека, и то, что Фелечка снова усилила порку, примирило Альфреда с ее опрометчивым проступком. Ревность исчезла, уступив, как ни странно, место некоторому сочувствию... Альфред видел, как извивался мальчишка, какой танец выдавал его зад, как даже кровь выступила на теле мальчика... Он понимал, что мальчишке сейчас очень больно... И все-таки, порка была справедливой, мистер Ричардсон в эти минуты гордился умением жены приводить непослушных мальчишек к повиновению!!!! Фелиция отстегнула плачущего Джека и приказала ему вставать. Она объявила мальчишке, что за неподобающие вопли во время порки он будет наказан сидением на крапиве. Мальчик горько всхлипывал, но она не стала обращать на его слезы внимания, а строго заметила, что мужчине следует научиться терпеть физическую боль без криков. Феля подняла девочку со стула и усадила туда Джека, который отчаянно заерзал и заплакал еще сильнее. Он, конечно, знал, что крапивы ему не избежать, но вдруг пожалеют... Так сильно припекало! Эльзе было сказано одеваться. Обычно это означало также разрешение растереть и почесать нестерпимо саднящие ягодицы. Она поспешно натянула нижнюю и верхнюю юбки, а больше ничего у нее и не было. Ткань, к счастью, почти не касалась жестоко высеченной и обожженной крапивой попки. Эльза прижала ладони к ягодицам и стала осторожно потирать их, сразу стало чуть легче. Ей никак не удавалось отвести взгляд от все еще торчащего пениса Джека, даже крапивные укусы не смогли снять его возбуждения. В этот момент попечитель подошел к ней и протянул руку и розги для поцелуя, и Эльзе ничего не оставалось, как приложиться губами к орудию пытки. Когда мистер Ричардсон отсчитал «50», Джек даже сквозь собственные вопли услышал это спасительное число. Мальчик с большим трудом поднялся с блока, ноги дрожали мелкой дрожью, слезы стекали прямо со щек. Джека не волновало даже, что его пенис так и стоял, не опускаясь. Он чувствовал только БОЛЬ попки. А ведь теперь его ожидала крапива. Когда миссис Ричардсон усадила его на стул со свежей крапивой, из уст шалуна раздался жалобный и пронзительный вопль. Сама крапива была ему знакома, но не после такого строго дранья розгами... Да еще листья обожгли мошонку, и медленно опускавшийся пенис вот должен был коснуться этой жгучей подстилки... Джек попытался как и Эльза сдвинуться с крапивы, но мистер и миссис Ричардсон плотно притянули его к стулу. Мальчишке оставалось только заливаться слезами... Наконец, возбуждение закончилось, и головка пениса коснулась листиков крапивы. «УУУУУУУУУУУЙЙЙЙЙЙЙЙЙЙйй!!!!!!! АхААААААААААА!!!!!!!» Взвизг и рев одновременно слышались в крике Джека. Ой как было больно... «Терпи, в следующий раз будешь думать о своем поведении, а не о прелестях девочек и своем пенисе!!!!» Эту нотацию Альфред произнес даже с некоторым удовлетворением. На Фелюшку он уже не сердился (хоть дома ее и выпорет), зато Джек вызывал у него двойное недовольство: своим возбуждением члена и недостойными криками под розгой... «Мог бы и не так вопить», - подумал Альфред. Хотя страдания мальчика, когда его гениталии обожгла крапива, вызывали сочувствие. Лучше договориться с директором приюта, чтобы крапива не применялась к детям, которых наказывают они с Фелицией. В крайнем случае, можно стегать крапивой, но не сажать на нее. Фелиция вздрогнула от истошного визга и отпустила мальчишку. Она глянула вниз и поняла, что случилось. Пожалуй, это было уже слишком... Она неловко отвернулась и попросила мужа отстегнуть ремни: Хватит с него, Фредди! Пусть одевается, - и она торопливо вышла из комнаты, подошла к окну, передернула плечами: видение молодого возбужденного члена преследовало ее. Отвязав несчастного мальчика, через минуту муж присоединился к ней, и они отправились прощаться с директором. Фелиция попросила в качестве любезности снабдить ее розгами разных размеров для наказания нерадивых слуг, как она объяснила. Эльза с жалостью смотрела на Джека, прислонившегося лбом к стене и не обращающего внимания на девочку. Он все еще заливался слезами и судорожно растирал ягодицы. Ему пришлось одеть белье и брюки, и теперь грубая ткань терла избитое обожженное крапивой тело. Мальчик буквально боялся сдвинуться с места. Эльзе и самой было очень больно, в ногах ощущалась противная слабость, но она все же подошла к товарищу по несчастью и стала ласково поглаживать его волосы: Джек… Ну все уже… Они ушли… Джек… Джек не мог ничего ответить... Все внимание было занято болью на попке и гениталиях... В принципе, мальчик не мог упрекнуть Ричардсонов в чрезмерной суровости, если бы он попал к обычным попечителям, то сидение на крапиве и боль от ожогов на пенисе продолжалось бы не менее часа... Альфред положительно оценил мягкость Фелечки... Как мужчина он сочувствовал Джеку из-за крапивных ожогов на члене. А что же чувствовала Эльза? Неужели крапива божигала и ее гениталии? Нет, от этого нужно отказываться или наказание превращается в истязание… Смущало только волнение в глазках жены и то, как она смотрела на пенис Джека. Как ни жаль, а выпороть Фелю придется. Директор как всегда подготовил хорошие розги и для слуг и «детские». Назначение второго пакета розог не афишировалось... Краткий комментарий о необходимости отмены крапивы для детей, которых наказывают мистер и миссис Ричардсон, вызвал удивление директора, но он привык подчиняться попечителям и пообещал впредь не отправлять детей на крапиву и не давать ее в специальную комнату.