М.Горький - пьеса "Колонисты" - порка розгами

Идёт Полувеков, за ним надзиратель со стулом и сторож Миша с пучком розог под мышкой. 
Полувеков, ответив на поклоны повара и столяра, проходит в церковь. Надзиратель Судаков 
приносит скамью. 
Я ш и н. Драть будем, дядя Миша! 
М и ш а. Обязательно. Субботний расчёт за грехи недели, как полагается. 
Я ш и н. Любишь ты это дело! 
М и ш а. Заставят, и ты полюбишь. 
Б у я н о в. От скуки и самого себя выпороть можно. 
Я ш и н. Вон как воют молитвы! И на кой пёс мальчишков этих берегут? Мастеровых из 
них не сделаем, работать они не охочи, да и силы у них нету, кормим плохо. 
Б у я н о в. Это ты врёшь. Кормим отлично. 
М и ш а. Толокно-то загнило, да и капуста... 
Б у я н о в. И ты врёшь. Гляди: смотритель услышит... 
Я ш и н. Воруете вы с Оношенко многовато... 
Буянов отходит прочь. 

11 

Из церкви выходят преступники, надзиратели строят их в три колонны, покоем (т.е. 
буквой «П» - Ред.) 
Командуют: 
- Смирно! Эй, кто там шапки надел? Снять! 

12 

Я ш и н (щупая розги). Сучков на розгах нет? 
М и ш а. А тебе какое дело? 
Я ш и н. Намедни ты сучками до крови изранил мальчишек. 
М и ш а. А они, сукины дети, сами розги резали, сами бы и смотрели - есть сучки али 
нет. 
Я ш и н (вздыхает). Эхе-хе. Зряшное это дело. 
М и ш а. А ты - попробуй переделай! 

13 

Из церкви выходят Полувеков и Оношенко. 
П о л у в е к о в. Здорово, колонисты! 
- Здравия желаем, Антон Васильевич! 
Полувеков садится на стул, Оношенко подаёт ему список преступников, подлежащих 
наказанию. Надев пенснэ, Полувеков говорит: 
- Смирно! Ну, что же? Опять за эту неделю двадцать три зверёныша заслужили наказание? 
Вы, скоты, всё ещё не можете понять, что место ваше - в тюрьме, среди воров и убийц, среди 
каторжников и что здесь вы живёте из милости, по доброте людской, по милосердию честных 

людей! Не понимаете этого? Ну, и пеняйте на себя. Сегодня будут наказаны (читает): Смирнов 
Иван за дерзости помощнику моему, за непослушание приказу надзирателя и воспитателю 
Климову, за разбитие стекла в окне - пятнадцать розог. Я тебя, Смирнов, усмирю. Ты у меня 
забудешь, как на мачеху ножом замахиваться. 
С м и р н о в. Не ножом, а стамеской. 
П о л у в е к о в. А за то, что ты смеешь поправлять меня, я тебе прибавлю ещё пяток. 
Двадцать - Смирнову! Михаилу Арапову за неприличное поведение в церкви - пятнадцать розог. 
А р а п о в. У меня, Антон Васильич, живот болит... 
П о л у в е к о в. Молчать! А то - прибавлю. Слесареву и Югову за драку - по десять. 
Ерохину, Сушкову, Макову и обоим Ивановым за кражу каравая белого хлеба - чистить отхожее 
место. Сверх того, Ерохину, за то, что прикрывал соучастников кражи, - десять розог. Я 
тебя, Ерохин, переломлю! Алексею Чумову за оскорбление преподавателя Климова - десять. 
Деева, Трофимова, Сидельникова на воскресенье в карцер. Остальных на завтра - без прогулки. 
Завтра наиболее отличившиеся поведением примерным идут в лес, за грибами. Таковых... 
Семнадцать человек. Начать экзекуцию со Смирнова. Делай! Солил розги? 
М и ш а. Так точно! 
П о л у в е к о в. Покажи рукавицу. 
Миша показывает. 

14 

Двое надзирателей ведут Смирнова к скамье. Миша расправляет розги, пропуская их 
сквозь кулак, - на руках у него кожаная рукавица, смоченная солёной водой, он оглаживает 
розгу после каждого удара по телу наказуемого. Делалось это якобы в целях гигиенических. У 
ног Миши деревянное ведро с рассолом. Смирнов упирается, мычит. Его кладут, двое 
надзирателей держат за ноги и за руки. 
О н о ш е н к о (считает). Раз. Два. Три... Миша - не фальшивь! Четыре! 
П о л у в е к о в. Смирнова за сопротивление - в карцер на сутки. 

15 

К скамье ведут Ерохина. Из фронта выскакивает Сушков, бросается в ноги Полувекову, 
визжит: 
- Не бейте меня... Простите! Я не буду, Антон Васильич - я не буду... 
П о л у в е к о в. Убрать! 
Оношенко оттаскивает Сушкова за ногу. Среди ребятишек некоторые, человек пять – 
восемь, испуганы, плачут. 

16 

Из окна дома администрации смотрит на экзекуцию жена Оношенко, толсторожая баба лет 
сорока, смотрит с наслаждением. Из-под руки её выглядывает дочь Полувекова, девочка лет 12. 
О н о ш е н к о. Гляди, какие у них крутенькие да крепкие. (Крякает.) Ты, Людмилочка, 
не высовывайся очень-то, папаша увидит, заругается. Не велит он показывать тебе, как 
мальчишек секут. 

Л ю д м и л а. А девочек тоже секут? 
О н о ш е н к о. И девочек - тоже. Наука. Не накажешь - не научишь. Меня, милая, так 
били, что, бывало, даже все чувства повыбьют, ни крику, ни дыхания нет. Отец бил, потом – 
тётка, а как отдали в ученье, в швейки - хозяйка драла за волосья или по щекам нашлёпает. 
Л ю д м и л а. Михайловна, отчего так нехорошо везде? Только в лесу и хорошо. 
О н о ш е н к о. В лесу, милая, очень даже хорошо! Где людей нет, там всегда 
прелестно... 
Л ю д м и л а. Скорее бы - осень и снова в училище. Там хоть дразнят меня за то, что 
хромая... 
О н о ш е н к о. Там, конешно, подруги... Гляди, как Сушков-то извивается... ишь ты! 
Л ю д м и л а. Не хочу! 
О н о ш е н к о. Ой, что ты кричишь! Спрячься скорей, присядь. 

17 

Полувеков - встал на ноги, смотрит в окно дома, грозит палкой. Яшин - льёт горстями 
воду на голову Сушкова, лежащего в обмороке на земле.