Мигуэль Глава 2. Подозрения/

Мигуэль Глава 2. Подозрения/
Мигуэль

Глава 2. Подозрения.

Голый Мигуэль вытянулся во весь рост на жесткой тростниковой циновке, уткнувшись носом в скрещенные руки. Хотя парнишка по-прежнему не мог ни сидеть, ни спать на спине, а каждое движение заставляло кривиться от боли, раны его заживали как на собаке. Помимо собственных сил здорового молодого организма, этому способствовало и то, что его заботливый друг ежедневно смазывал многочисленные рубцы на заднице и ляжках высеченного мальчишки целебной кашицей из листьев ваваки. Обычно это средство использовалось для обезболивания и заживления ран, полученных на охоте, и среди подростков считалось зазорным наносить его на свои исполосованные мягкие части тела после порки, но в данном случае Род счел его применение вполне обоснованным и Мигуэль не стал ему возражать. На спине рубцов было не так много, и они уже почти зажили, но задняя поверхность бедер и особенно жопа парня, принявшие основную порцию розог, пострадали гораздо серьезней и до сих пор причиняли бедолаге постоянные мучения.
Сразу после неожиданного прекращения экзекуции Родди тщательно промыл все вспухшие кровоточащие полосы на обнаженном теле друга, но Мигуэль, наконец провалившийся в забытье, продолжал метаться и стонать на застеленном циновками полу хижины. Молодой канадец сидел рядом с ним, положив руку на одну из половинок маленького круглого зада, который он так часто сжимал в любовном порыве. Но сейчас вместо гладкой упругой кожи под своей ладонью юноша чувствовал истерзанную розгами воспаленную плоть. Наконец страдания любимого и страх за его жизнь (состояние Мигуэля, казалось, только ухудшилось) пересилили осторожность. Мальчик выскочил из хижины и, не обращая внимания на свою наготу (его смоченная водой набедренная повязка осталась на горячем лбу друга), помчался мимо все еще борющихся с огнем жителей деревни к одиноко стоящему дому колдуна.
Выслушав сбивчивую просьбу юноши, Нати не спеша выбрал подходящее снадобье, но когда не верящий такой удаче Родерик поспешно потянулся за горшочком, шаман вдруг крепко схватил его за запястья и повернул руки ладонями вверх. Внимательно рассмотрев свежие следы ожогов и, мельком взглянув в широко раскрытые глаза мальчишки, которые и так объясняли все яснее любых доказательств, Нати зачерпнул немного густой кашицы и тщательно смазал обожженные места. Какое-то время не старый еще мужчина молча вглядывался в доверчивые, полу прикрытые спадающей со лба прядью, глаза паренька, который в свою очередь не решался произнести ни слова. Возможно, шаман думал о том, что его занятие обрекло его на одиночество, и хотя этот красивый мальчик конечно не откажет ему в любой услуге в благодарность за сохранение в тайне его проступка, он никогда не получит от паренька такой беззаветной преданности, какая читалась сейчас в его взгляде.
- Иди, помоги своему другу, - негромко сказал колдун, - и как только он будет готов к переходу через сельву, уходите оба. Я не единственный в деревне, кто может проследить ручей от устья до истока.
Парень быстро кивнул и, привычно откинув волосы с глаз, повернулся к выходу. Когда он поднимался с пола, его голые ягодицы оказались в досягаемости руки шамана, и звучный шлепок по заду придал Роду дополнительное ускорение, так что он буквально вылетел за порог, прижимая к животу драгоценный горшочек.

В правоте шамана молодой канадец имел несчастье убедиться уже на следующий день. Хотя Родерик был от природы ловким юношей (по крайней мере для жителя «цивилизованного мира») и как губка впитывал все, чему учили его жизнь в джунглях и суровые наставники, в умении незаметно подкрасться к добыче ему трудно было тягаться даже с самым неуклюжим коренным жителем сельвы. Не удивительно, что каждая вторая охотничья вылазка заканчивалась для него очередным фиаско. Его новые учителя, проявляя свойственное индейцам терпение, не прекращали своих уроков, но и не проявляли к юному горожанину никакого снисхождения, наказывая его с той же строгостью, что и его более опытных сверстников. В силу своего добродушного характера, Родди воспринимал регулярные порки довольно спокойно и только ухмылялся, когда девушки со смехом указывали на его разукрашенные розгами крепкие ягодицы после очередного охотничьего похода. К тому же его утешала уверенность, что любая из них всегда с радостью согласится смягчить его боль жаркими любовными ласками.
Вот и на этот раз неопытность Рода подвела его. Пока Тила, Табик и еще один охотник подкрадывались к капибарре со стороны леса, он с Суюни, мальчишкой лет четырнадцати, еще не прошедшим посвящения в охотники, должны были отрезать животному путь для бегства к реке. Юноша только потянулся, чтобы аккуратно отвести в сторону ветку с невзрачными буроватыми листочками, как внезапная режущая боль пронзила его руку от кисти до локтя. Паренек сумел сдержать крик, лишь сдавленно зашипев сквозь зубы, но невольно отпрыгнул в сторону от ядовитого куста. Хруста ветки под его босой ступней было достаточно, чтобы пугливый зверек опрометью бросился в реку и скрылся из глаз метнувшихся следом охотников.
Беспомощно наблюдая за исчезающей в чаще на другом берегу добычей, Род со вздохом подумал, что в самом близком будущем его многострадальным полушариям придется отведать основательную порцию «горячих». Обернувшись, он поймал укоризненный взгляд своего младшего товарища: Суюни знал, что старшие не станут разбирать, кто из мальчишек был неосторожен, и надерут обоим их голые задницы.
Впрочем, наказание не последовало незамедлительно за проступком. Только когда перед самым закатом охотники вышли на поляну в каких-нибудь десяти минутах ходьбы от деревни, немногословный Тила сделал своей группе знак остановиться и, молча указав Табику на светлокожего тинэйджера, сам опустил руку на плечо Суюни. Родди с сочувствием смотрел, как понурившийся мальчишка без возражений ложится поперек ствола поваленного бурей дерева, выставляя вверх свой тощий смуглый зад. У него мелькнула мысль, что справедливей было бы, если бы Тила взялся сечь его, настоящего виновника: парень по собственному опыту знал, молчаливый Тила, несмотря на свою внешнюю бесстрастность, хлещет очень умело и сильно, так что выпоротые им юнцы еще долго потирают украдкой разукрашенные им задницы.
Крепкая затрещина оторвала юношу от размышлений об экзекуции, ожидающей его товарища, и вернула к его собственному ближайшему будущему. Пятерня Табика ухватила его за волосы и заставила упасть на четвереньки. Мускулистые ноги молодого охотника тут же сдавили ему бока и паренек замер в ожидании зловещего свиста прута. Инстинктивно Роду хотелось сжать ягодицы, чтобы защитить ставшую уязвимой в такой позе чувствительную ложбинку между полушариями, но зная, что подобное проявление малодушия лишь добавит ему десяток лишних багровых полосок, он заставил себя расслабить мышцы и даже слегка раздвинуть бедра, предоставляя Табику лучшую цель для удара.
Боль, ожегшая его левую ягодицу, была столь резкой, что парень чуть не выскочил из собственной шкуры. Казалось, что с его обнаженного полушария содрали целую полоску кожи. Вывернув шею почти на сто восемьдесят градусов, Родерик увидел в руке у Табика вместо обычного прута ветку, усыпанную мелкими, но острыми колючками. Индейцы очень редко применяли такой способ порки, обычно предпочитая дать провинившемуся подростку побольше обыкновенных розог: не только по привычному к боли заду, но и по голым бедрам и пояснице. За все время, что молодой канадец провел в селении, он лишь раз был свидетелем, как одного уже почти взрослого юношу отхлестали, причем очень жестоко, колючими прутьями за какую-то очень серьезную провинность (Род так и не узнал, какую). Парень, у которого после экзекуции весь зад, спина и бока были сплошь покрыты кровоточащими царапинами, неделю провалялся в хижине и целый месяц потом ходил тише воды, ниже травы.
Нынешняя оплошность во время охоты явно не тянула на такой суровый урок. Но прежде чем все эти мысли промелькнули в голове Родерика, на его загорелую голую задницу со свистом обрушился новый безжалостный удар, на этот раз чуть наискосок, через обе раздвинутые половинки. Пареньку показалось, что к его многострадальному заду приложили раскаленную головню. Забыв о необходимости демонстрировать равнодушие к боли, юноша попытался вскочить, но мускулистые ляжки Табика как тиски сдавили его покрывшиеся потом бока, не давая выставленной голой жопе мальчишки ускользнуть от следующего удара. Ууиииссс! Этот пришелся в самую чувствительную часть зада, точно между полушариями.
Шипы впились в нежную, обычно не затрагиваемую розгами, кожу, оставляя множество маленьких порезов. Ууииисссс! Уууиииисссс! Род прекратил безнадежные попытки вырваться и только как мог сжимал бедра, чтобы защитить самые интимные части тела. Пару раз кончик прута все же зацепил яйца мальчика, вырвав у него сдавленные крики боли. Уууииисссс! Уууиииисссс! Ууууиииииссссс! Частые удары ложились и на внешнюю сторону крепких ягодиц юноши, покрывая упругую кожу густой сеткой кровоточащих ссадин. Уууиииссс! Уууууиииииисссссс! Наконец, когда Родерик чувствовал, что боль достигла предела его выдержки и готов был, забыв про гордость, взмолиться о пощаде, ноги Табика вдруг разжались и высеченный парнишка рухнул лицом в мягкий мох.
Тяжело, со всхлипами, втягивая воздух, чтобы отдышаться Родди лежал на земле, чувствуя, как капельки крови стекают по сторонам его ягодиц. Мысли его метались вокруг одного вопроса: что могло вызвать такую жестокость со стороны молодого охотника? До сих пор их отношения складывались ровно (насколько это было вообще возможно со вспыльчивым и замкнутым Табиком) и ничто не предвещало подобной вспышки ненависти. Но его мучитель сам поспешил дать исчерпывающие пояснения. Рука молодого индейца вцепилась в волосы юноше, запрокидывая ему голову назад.
- Ну как, колдун, жжет? - прошипел Табик прямо в ухо Роду, - Погоди, это еще не все! Я узнаю, каких злых духов ты вызвал, чтобы они обманули старую Киу. Думаешь, я поверю, что она сама решила поджечь деревню, чтобы спасти какого-то паршивого подкидыша? И когда все узнают о твоем злом колдовстве, я сам уговорю старейшин не сразу бросить тебя рыбам пири-пири, а разрешить мне подвесить тебя за руки на дереве и опускать в воду постепенно, чтобы ты долго мучился.
- А ты не боишься, - прохрипел юноша, с трудом переводя дыхание, - что, раз я такой сильный шаман, то нашлю тех духов на тебя самого?
- Мне не страшны твои козни, чужак, - несколько натянуто, как заметил Род, рассмеялся Табик, - Мой амулет из когтей ягуара сильней всех твоих чар! – и охотник не оборачиваясь направился к селенью, нарочито не обращая внимания на своего поверженного врага.
В тот вечер, вернувшись в деревню, Родди был необычно мрачен и даже не ответил на привычные насмешливо-зазывные приветствия незамужних индианок, приглашавших «великого белого воина с боевой раскраской пониже спины» в свои хижины. Перспектива быть медленно скормленным пираньям заставляла его вздрагивать от озноба, не смотря на духоту вечерних джунглей.

С того дня прошло уже около недели, и хотя никто не сказал им больше ни слова, ребята решили, что не стоит дольше искушать судьбу. Хотя раны Мигуэля зажили еще не до конца, а Род ухитрился за это время сам получить еще две основательные порки, они собирались уйти на следующее утро.
Сейчас юный канадец стоял на коленях между широко разведенных ног Мигуэля и тщательно наносил целебный состав на его многострадальную задницу. Руки парня осторожно скользили по голым полушариям друга, то и дело задевая ложбинку между ними. Один из пальцев при этом невзначай массировал самое отверстие, иногда погружаясь внутрь на один - два сантиметра. Хотя обычно в сексе со сверстниками, не исключая и Родди, молодой индеец предпочитал активную роль, на этот раз он не только не возражал против вторжения, но даже поощрял друга встречными движениями зада. Наконец, вдохновленный ответной реакцией друга, молодой зоолог осторожно, стараясь не касаться заживающих рубцов, переместился вперед, на исходную позицию. Поскольку и теперь, когда готовый к использованию инструмент приятеля недвусмысленно лежал между его раздвинутых ягодиц, Мигуэль не выказывал никакого недовольства, Род приступил к решительным действиям. Его твердый как камень член медленно преодолел узкий вход и проник внутрь тела распростертого на полу юноши. Опираясь на вытянутые руки, парень начал неторопливо трахать своего любовника, стараясь максимально растянуть наслаждение от долгожданного события.
На самом деле нежелание Мигуэля предоставлять свою жопу ровесникам было вызвано тем, что эта часть его тела слишком часто использовалась вообще без его согласия. С четырнадцати - пятнадцати лет каждый подросток племени в случае ночевки за пределами деревни должен был удовлетворять желания плоти взрослых охотников. Для индейских мальчиков это было также естественно, как утоление жажды и голода, и поэтому никогда не вызывало возражений. Крепкий небольшой зад Мигуэля с ямочками по бокам полушарий всегда вызывал повышенный интерес охотников. По этой причине юноша постоянно испытывал «перебор» в этом виде секса, тем более что за те пол года, что прошли с тех пор, как Табик стал полноправным охотником и, соответственно, получил свободные доступ к заднице паренька, он несколько раз пользовался этой привилегией, трахая юного соперника так грубо и жестоко, что вызвал неудовольствие даже не склонных вмешиваться в личную жизнь друг друга старших соплеменников. Однако сейчас, ощущая в себе пульсирующие движения члена Рода, слыша его учащенное дыхание над своим ухом, Мигуэль получал истинное наслаждение.
Юный канадец тем временем чувствовал себя на вершине блаженства: поиметь красавчика Мика в его великолепный зад было его заветным желанием с того самого дня, как мальчишки стали любовниками, но не получая ободрения от своего друга, он почти уже отчаялся добиться желаемого. Вообще, столь глубокое чувство к другому парню стало для самого Рода большим сюрпризом, потому что, хотя он из любопытства и испробовал с товарищами по колледжу почти все формы гей секса, девочки в его шкале сексуальных пристрастий всегда превалировали над мальчиками. Однако теперь паренек должен был признаться себе, что ни одна представительница слабого пола не вызывала у него такого страстного желания, как этот худощавый, гибкий как ивовая ветка, индейский юноша со скуластым лицом и копной взлохмаченных жестких черных волос. То, что оба они по большей части ходили абсолютно голыми (даже набедренные повязки были отнюдь не обязательной и часто пренебрегаемой частью туалета), а также отсутствие необходимости скрывать свои чувства, также способствовало развитию этой неожиданной любви. Как правило, юные любовники уединялись где-нибудь для своих игр, но иногда вдруг желание охватывало Мигуэля в многолюдном месте, например на берегу реки, во время купания, и Род ни разу не отказал другу в ответной страсти. Парень даже испытывал какое-то особое терпкое наслаждение, когда молодой охотник после долгих взаимных ласк поворачивал его к себе спиной и упругий ствол начинал неторопливо обрабатывать его задницу под завистливыми взглядами сверстников обоего пола.
Теперь же, когда его собственный член, до сих пор знакомый лишь с губами и ладонями Мика, раз за разом проникал в долгожданный узких проход между ягодицами индейского паренька, Родерик чувствовал себя на пике блаженства. Опустившись на локти, юноша, не прекращая ритмичных движений зада, уткнулся носом в смолисто-черные волосы друга и глубоко вдыхал их свежий, ни с чем не сравнимый аромат. Ему до боли хотелось крепко-накрепко прижаться всем своим обнаженным телом к этому сильному, прекрасному, горячо любимому существу, слиться с ним в единое целое, так чтобы никакая сила в мире не могла разлучить их даже на мгновение.
Но ничто не вечно в нашем несовершенном мире. Жаркая волна накатилась на Рода, его молодое, стройное тело выгнулось, как натянутый лук, по самое основание погружая пульсирующий член в отверстие меж упругими половинками возлюбленного, и тугая струя семени устремилась в зад разметавшегося на полу юноши.
Когда обессилевший и мокрый от пота Родди лежал, прижавшись к нему всем своим по-мальчишески гладким нагим телом, Мигуэль с удивлением осознал, что, не смотря на боль в заживающих рубцах и, пожалуй, несколько излишнюю энергию, проявленную партнером на заключительном этапе, полученное им удовольствие было одним из самых острых за всю его богатую и разнообразную сексуальную биографию.

На следующий день Мигуэль проснулся еще до рассвета. Еще несколько минут он лежал на жесткой циновке, наслаждаясь ощущением близости своего обнаженного юного друга. Род спал, прижавшись к любовнику всем своим складным мускулистым телом. Левая нога его была заброшена на смуглое бедро индейского юноши, рука обвивала узкую талию, губы почти касались лица друга, так что Мигуэль чувствовал его дыхание на своей щеке. Объятия этого сильного, стройного, красивого парня, безмятежно спавшего, привалившись к его голому боку, давали молодому охотнику такое чувство спокойствия и надежности, позабытое им за долгие годы борьбы за выживание, что ему пришлось напрячь всю свою осторожность лесного жителя, чтобы прервать эту идиллию. Но, преодолев себя, Мигуэль стал действовать как всегда быстро и решительно. Одним движением столкнув с себя Рода, юноша тут же влепил другу звонкий шлепок по голой заднице, чем сразу вывел того из полудремотного состояния.
На самом деле канадский мальчишка не только проснулся, но и буквально взвился в воздух, потирая пострадавшее полушарие, потому что жесткая ладонь приятеля пришлась как раз на свежие рубцы, оставшиеся на гладкой коже ягодиц после вчерашней порки. Искушение отплатить коварному любовнику той же монетой было велико, но Родерик удержал свою карающую длань, вовремя вспомнив, в каком все еще плачевном состоянии пребывает зад Мика. Вместо этого он попробовал слегка ткнуть молодого индейца кулаком под ребра, но тот извернулся с кошачьей ловкостью, и молниеносно заломив Роду руку за спину, заставил его упасть на четвереньки (точнее на колени и свободную руку), открыв свой задний проход взору смуглокожего охотника. Поняв намерения друга, юноша охотно еще шире раздвинул свои загорелые ляжки, так что исхлестанные половинки зада полностью разошлись, открыв вход готовому к атаке члену.
Мигуэль не заставил себя ждать, стазу же по самые яйца, вогнав свой клинок в зад белому юноше. Он трахал Рода быстро, резко, почти грубо, глубоко погружая в его жопу свой ствол, как будто стыдясь той мгновенной слабости, которая неожиданно пробила щит доброжелательного отчуждения, которым совсем юный мальчишка отгородился от враждебного мира много лет назад. Левая рука Мигуэля вцепилась в густые волосы нагого паренька, а правая сжимала одно из иссеченных розгами полушарий, вызывая у Рода стоны боли вперемешку с наслаждением. Наконец, бурно кончив, Мигуэль распрямился как отпущенный лук и, как был голый, не оглядываясь, вышел из хижины, оставив распростертого на полу Рода в недоумении: то ли его только что страстно любили, то ли изнасиловали.

Спустя пол часа ребята покинули деревню. Несколько соплеменников Мигуэля, уже занятые в предрассветных сумерках своими делами, не обратили внимания на двух мальчишек, нагишом направлявшихся в лес, очевидно на охоту. Родди намеревался попрощаться с несколькими приятелями, с кем он успел сойтись поближе, но молодой охотник молча покачал головой и канадец беспрекословно последовал за ним, понимая, что только опыт друга даст им шанс выжить в бескрайней сельве.
Оба были полностью обнажены - тоже по настоянию Мигуэля. Впрочем, Род ничего не имел против. И в «цивилизованные» дни не отличавшийся стыдливостью, парень за время своего обитания в племени стал абсолютно безразличен к тому, прикрывает ли набедренная повязка его хотя бы самые интимные части тела или нет.
Мигуэль не взял с собой ничего, кроме охотничьего снаряжения: лука со стрелами, духовой трубки, стреляющей отравленными шипами и своей гордости - стального ножа в ножнах на груди. Родди помимо лука и ножа (обращаться со смертоносной трубкой он так и не научился) перекинул через плечо легкую полупустую походную сумку. Её содержимое было единственным, что связывало юношу с его прежним миром, который, как ему порой начинало казаться, продолжал свое далекое и чудное существование только в его воспоминаниях.
Мальчики быстро углублялись в чащу. Какое-то время два стройных нагих тела, одно бронзово-смуглое, другое покрытое золотистым загаром, еще мелькали в переплетении лиан и ветвей, но уже через мгновение джунгли полностью скрыли их, как будто перелистнули новую страницу в их пока еще коротких жизнях.

Catpaw

«Мигуэль» Глава 1. Табу

«Мигуэль» Глава 1. Табу
Предисловие

Это мой самый первый тематический рассказ (жалкие подражания не в счет). Так что он даже старше «Матьё» и «ФК Гермес». Написан «Мигуэль» был исключительно для себя, я его нигде не размещал, а потом он и вовсе погиб в неравной борьбе с компьютерным вирусом (сгинь, нечистая!). Я был уверен, что он утерян безвозвратно. Но, о чудо! Я все-таки сбросил его тогда одному своему старому знакомому, а он не стер его из памяти за все эти годы. Огромный ему респект! Повторюсь, рассказ писался не для публикации и поэтому он не только тематический, но и с сильным эротическим уклоном. Но раз уж моя страничка анонсирована как «Полное собрание сочинений Catpaw», предлагаю его вашему вниманию практически без изменений.


Мигуэль

Глава 1. Табу.

Мигуэль лежал, уткнувшись лицом в красную пыль. Его гибкое, сплошь покрытое бронзовым загаром тело было полностью обнажено, ступни крепко прикручены лианами к запястьям, так что пятки касались ягодиц. Солнце палило голову, заросшую жесткими иссиня-черными патлами. Не смотря на нестерпимый зной, невольная дрожь, как от озноба, сотрясала время от времени беспомощное голое тело юноши.
Но вовсе не открытая взглядам любого жителя деревни нагота была причиной его конвульсий. Мигуэль никогда не испытывал никакого стыда за свое худощавое, без капли жира тело. В конце концов, любой соплеменник, будь то мужчина или женщина, неоднократно видел его голышом, когда он плескался в реке, играл со сверстниками в мяч (старую пустую тыкву), получал очередную порку перед Домом Старейшин или просто валялся утром на крыльце своей хижины, лениво подставляя еще нежным лучам восходящего солнца свои покрытые гладкой упругой кожей члены. И конечно, как и все охотники, он всегда отправлялся обнаженным за добычей, потому что любой зверь в лесу легко распознает человека, если на нем будет хоть клочок одежды.
По правде говоря, Мигуэля гораздо чаще видели нагим, чем в какой-либо одежде, если так можно было назвать те лохмотья, которые он иногда носил. В деревне все одеяние парнишки составляла обычно набедренная повязка - истертый клочок ткани кое-как прикрывавший гениталии, но оставлявший обнаженными оба полушария небольшого крепкого зада, вызывавшего интерес у абсолютного большинства, как девушек, так и юношей племени. Когда же парень отправлялся в ближайший (но отнюдь не близкий) поселок сборщиков каучука, то нехотя натягивал короткие шорты, потрепанные до такой степени, что оставляли открытым больше чем прикрывали.
Вряд ли смутила бы юношу и предстоящая ему порка. Как и любого не прошедшего посвящения в мужчины мальчишку Мигуэля регулярно секли по голой заднице за малейшую провинность, а порой и вовсе не объясняя причин наказания. Эти экзекуции были настолько обычным явлением, что багровые рубцы от розог на смуглых половинках не считались у молодых индейцев чем-то позорным. Мигуэль скорее был бы поражен, если бы в течение недели его круп и ляжки ни разу не ощутили бы обжигающего прикосновения прутьев.
Так что вовсе не предстоящая боль пугала парнишку. Боль вообще была постоянной спутницей жизни в сельве. Мигуэль никогда не забудет, как он, тогда еще совсем неопытный тринадцатилетний молокосос, разворошил у реки гнездо диких ос. Именно близость воды и спасла тогда мальчишку от увечий, а может и смерти. Не смотря на это, шаман Нати смазав горящие укусы целебной кашицей тут же всыпал опрометчивому подростку два десятка самых горячих розог, которые пробовала к тому времени его задница.
Заставляло дрожать Мигуэля то, что свист прутьев на этот раз не прекратится ни после тридцати, ни после пятидесяти, ни после ста ударов. Ведь он нарушил самое страшное табу: наступил на тень Священного Дерева Киу в день, когда речные черепахи начали выползать на берег для откладки яиц. За это преступление его будут драть до тех пор, пока душа не покинет истерзанное тело или богиня Киу не даст знак прекратить ритуальную экзекуцию.
Но в милосердие богини молодой охотник не верил. Тем более что никто не знал даже, каков может быть ее знак. Ведь даже Рири, старейший из племени, не помнил, чтобы кто-то из богов проявлял милосердие к оскорбившему его. Так что охотники будут под заунывную молитву шамана по очереди брать в руки розги, пока распростертое на залитом кровью жертвы священном камне обнаженное тело Мигуэля не превратится в бездыханную пищу для червей.
Больше всего ужасало юношу то, что соплеменники, еще вчера дружелюбно болтавшие с ним или помогавшие в повседневных делах, теперь совершенно безразлично проходили мимо, не выказывая связанному голому парню ни малейшего сочувствия, ни даже гнева или отвращения. Для них он как будто уже перешел в мир бесплотных душ. Лишь несколько совсем маленьких детишек боязливо швырнули ему в ляжку мелкими камушками и тут же убежали. Неужели они были бы так же безразличны, если бы на месте сироты-найденыша был один из родившихся в деревне?
Занятый этими невеселыми мыслями, Мигуэль резко вздрогнул, когда крепкая ладонь с легким шлепком легла на его обнаженную задницу. Рука сжала его левое полушарие, и до предела вывернув шею, паренек увидел встревоженную, но все же криво улыбающуюся физиономию Рода.
Из одежды на его друге была лишь такая же не прикрывающая ягодиц набедренная повязка, какую носили все мальчишки племени. Не смотря на густой загар, покрывающий каждый сантиметр его голого тела, кожа молодого канадца все равно оставалась заметно светлее, чем у Мигуэля или любого индейца. Давно не стриженные каштановые пряди сзади достигали плеч, а спереди падали на глаза, заставляя их владельца постоянно откидывать их со лба. Картину дополняли несколько браслетов на запястьях - подарки благодарных поклонниц, осчастливленных не устающим членом юноши (предметом зависти всех местных парней кроме Мигуэля) - и свежие следы от розог на жопе, свидетельствовавшие о том, что сельва по-прежнему хранит от чужака много тайн.

Род - Родерик Станислав Форрест - имел в своих жилах кровь стольких народов, что и сам вряд ли мог сказать, к какому из них принадлежит. Свое второе имя он получил в честь отца матери, эмигрировавшего в Канаду из Польши более 50 лет назад. Кроме того, среди его предков были англичане, французы, ирландцы, греки и даже татары. Весь этот коктейль подарил юноше густые слегка волнистые волосы, карие веселые глаза, прямой нос с несколькими веснушками, не очень сильно выдающийся подбородок, свидетельствующий об упрямстве, но не о жестокости. К этому симпатичному лицу прилагалось великолепное юное тело, которое могло бы служить моделью для скульптуры античного бога. За месяцы хождения нагишом его упругая, гладкая кожа приобрела ровный загар еще больше усиливающий сходство с бронзовой статуей. Но достаточно было взглянуть на добродушную, вечно ухмыляющуюся физиономию паренька, чтобы разрушить эту иллюзию.
Отец Рода, Лайонел Форрест, - руководитель зоологической партии - оставил мечущегося в лихорадке сына на попечение своего старого друга шамана Нати с просьбой вылечить мальчика и оставить его в деревне до возвращения экспедиции. Индейцы не только выполнили это пожелание, но и охотно стали обучать выздоровевшего юношу всем премудростям жизни в сельве, результатом чего и было регулярно возобновляемое знакомство голых ягодиц и ляжек парня с обжигающими ласками розог.
Впрочем, ни более частые, чем у его товарищей порки, ни постоянные сюрпризы джунглей (порой весьма неприятные) не могли испортить Роду удовольствие от "дикой" жизни. Сразу же после выздоровления он роздал охотникам всю свою одежду и теперь ходил лишь в набедренной повязке или совершенно голым, как и большинство его сверстников. Неуемное любопытство парнишки неизбежно приводило к новым наказаниям, но оптимизм молодости помогал ему относиться к этому спокойно и, раз за разом поднимаясь с земли или бревна после очередной порции безжалостных хлестких ударов прутьями по ничем не защищенным полушариям зада и бедрам, Род только потирал пострадавшие части тела и, как ни в чем не бывало, отправлялся по своим делам.
Мигуэля с Родом как-то незаметно, но сразу связала крепкая дружба. Оба чужаки в племени, хотя один этого до вчерашнего дня почти не осознавал, мальчишки потянулись друг к другу и привязались, быть может, гораздо теснее, чем сами то понимали. Этому не мешало даже то, что светлокожий канадец отобрал у Мигуэля неофициальный титул главного любимца всех девушек племени. Молодой охотник великодушно уступил приятелю пальму первенства, тем более что все равно не испытывал недостатка в желающих обоего пола разделить с ним гамак на ночь. Возможно, этому способствовало и то, что Родди, решительно отвергавший предложения других юношей, тем не менее, охотно отвечал на ласки друга и не раз их юные нагие тела сплетались в объятьях на лесных папоротниках, в хижине, в лодке, а то и прямо на берегу, на глазах у завидующих сверстников.
Мигуэль, всегда стремившийся к разнообразию в любовных связях, и поэтому никогда не проводивший две ночи подряд с одним и тем же партнером, для Рода шел на любые исключения. Какое-то неизъяснимо острое наслаждение поднималось в нем, когда ладони друга сжимались на упругих половинках его голого зада, а жадные губы их сначала нежно и осторожно, а затем все яростней сливались в непрерывном поцелуе. Его собственные руки скользили в порывистом танце по стройному телу Родерика, то погружаясь в густую спутанную копну каштановых волос, то опускаясь к гладким, покрытым золотым загаром ляжкам. В такие моменты Мигуэль разрывался между взаимоисключающими желаниями: немедленно опрокинуть прижавшегося к нему обнаженного паренька, чтобы резко, до упора вогнать ему в узкое отверстие между ягодицами свой окаменевший ствол и в тоже время растягивать, растягивать до бесконечности это восторженное чувство близости горячего молодого тела своего любовника. И Родди, как будто чувствуя, что творится с другом, еще удваивал энергию своих ласк, доводя их обоих до состояния полного безразличия ко всему окружающему.
Потом, уже опустошив свои орудия, мальчишки долго лежали обнаженные рядом, касаясь друг друга мокрыми от пота плечами и бедрами, и вдруг, как по неслышной никому другому команде срывались с места и мчались наперегонки к ближайшей протоке или озерку, чтобы освежить свои разгоряченные тела в ржаво-красной воде амазонской сельвы.
Даже теперь, не смотря на безрадостные мысли, здоровое молодое естество Мигуэля сразу же отреагировало на руку любовника, стиснувшую левую половинку его обнаженного зада. Прижатый к земле весом туловища член юноши стремительно набухал, становясь твердым как панцирь злосчастных черепах, решивших начать кладку именно в этот день. Мигуэль заворочался, стараясь принять боле удобную позу, и причина этого не укрылось от его друга. Губы светлокожего подростка растянулись еще шире, а пальцы скользнули еще глубже в ложбинку между небольшими упругими ягодицами скрученного паренька, нащупывая желанный вход, но тут же вспомнив об отчаянном положении друга, Род поспешно переместил руку с его задницы на гладкое мускулистое бедро. Улыбка слетела с открытого лица молодого канадца, и оно приобрело то же озабоченное выражение, что и при его появлении.
Минута другая прошли в напряженном молчании. Затем Родди медленно распрямился, нехотя убирая руку с напряженного голого тела связанного юноши, привычно откинул прядь со лба. Уже сделав шаг прочь, мальчик вдруг резко нагнулся, так что его длинные волосы упали на лицо Мигуэля, и прошептал в самое ухо, обдавая его своим горячим дыханием: «Не бойся. Все как-нибудь обойдется. Точно». Но то, как были сказаны эти слова, не прибавило надежды ожидавшему порки юноше.

За следующие насколько часов Мигуэль не видел больше Родерика, а остальные жители деревни продолжали выказывать полное безразличие к юному преступнику и ожидавшей его судьбе. Парень впал к этому времени в какое-то физическое и душевное оцепенение, когда не ощущал уже ничего: ни палящих лучей, обжигавших его обнаженную кожу, ни ужаса перед предстоящим истязанием.
Наконец, когда солнце уже стало клониться к верхней кромке окружавших деревню с трех сторонджунглей, жители стали стягиваться для созерцания расправы над юным святотатцем. Четверо мужчин продели длинный шест между связанными за спиной руками и ногами голого парнишки и подняли его, как поднимают убитого крупного зверя, например пекари или оленя. Резкая боль в вывернутых руках выдернула Мигуэля из забытья, и он вяло удивился, что его тащат не к жертвенному камню, а в сторону хижины для выделки шкур. Там мальчишку бросили на землю и сняли врезавшиеся в плоть путы, но прежде чем он смог пошевелить затекшими конечностями, ему снова связали руки и ноги (на этот раз по отдельности). Затем охотники подняли худощавое тело паренька и привязали к столбам крыльца так, что беспомощный нагой Мигуэль повис между ними растянутый как шкура для просушки. Теперь вся оголенная тыльная сторона тела мальчика: спина, зад, ляжки и икры - была полностью открыта для порки.
Паренек повернул голову в сторону перешептывающейся толпы и его затуманенный взор упал на то, что заставило юношу впервые ужаснуться и поверить, что его действительно собираются забить до смерти. Такой огромной кучи розог ему еще никогда не приходилось видеть. Как раз в этот момент один из охотников, тщательно выбирал прут, чтобы начать экзекуцию.
Табик был не на много старше Мигуэля - он лишь в прошлом году прошел посвящение в мужчины. Молодой индеец был, в общем, неглуп, довольно ловок, удачлив на охоте, но во всех отношениях уступал Мигуэлю, что было причиной его черной зависти к «найденышу». Но самую лютую ненависть вызывало у него то превосходство, которым обладал этот сосунок в глазах юных соплеменниц. Дело было не только в том, что мускулистое, но гибкое как у кошки, тело Мигуэля выгодно отличалось от излишне приземистого и кряжистого стана Табика. Девушек отпугивал тяжелый характер охотника, сочетавший непредсказуемые вспышки ярости и способность долго и упрямо таить обиду из-за какого-нибудь пустяка. Не способный понять этого, Табик персонифицировал все свои неудачи в любовных делах в лице «везучего» Мигуэля и пользовался каждой возможностью отомстить «сопернику». Как взрослому члену племени, ему несколько раз в течение года поручалось наказывать подростков, и когда провинившимся оказывался Мигуэль, охотник наносил удары по голой жопе паренька со всей силой, стараясь обязательно рассечь кожу в кровь. Когда особенно удачный удар задевал более чувствительный участок обнаженного тела юноши и вызывал у того более резкое сжатие ягодиц или приглушенный стон, на лице экзекутора появлялась скупая ухмылка удовлетворения, но, не смотря на все старания, ему так и не удалось заставить мальчишку вскрикнуть или прикрыть исполосованный зад руками и тем самым опозорить себя перед наблюдающими порку соплеменниками.
Теперь, когда его враг был растянут, беспомощный и нагой, в ожидании жесточайшего и последнего в его жизни наказания, Табик испытывал почти сексуальный экстаз от предстоящей расправы. Не спеша, чтобы растянуть жертве томительное ожидание, он выбрал самый длинный и толстый прут и, пр иблизившись к растянутому пареньку, постарался заглянуть ему в глаза, чтобы увидеть в них долгожданный страх. Встретив этот торжествующий «голодный» взгляд, Мигуэль поклялся себе, что какой бы чудовищной ни была боль, он не позволит себе ни единого крика или просьбы о пощаде.
Хорошо зная, в том числе и по собственному совсем недавнему опыту, самые чувствительные места на молодом теле, Табик выбрал для первого удара самый низ ягодиц, там, где полушария соединялись с бедрами. Он сделал шаг назад, широко размахнулся и, резко качнувшись вперед, опустил прут на обнаженное тело мальчишки. Мигуэль услышал пронзительный свист рассекаемого розгой воздуха и мгновение спустя острая боль обожгла самый верх его стройных мускулистых ляжек. Юноша сжал зубы и не произнес ни звука.
Раздосадованный промахом, коренастый охотник стал безостановочно наотмашь стегать свою жертву, не выбирая больше цели. Удары гибкого прута покрывали гладкую кожу на оголенной заднице и бедрах парня беспорядочным узором быстро багровеющих рубцов. В местах их пересечения на теле уже выступило несколько капелек крови.
Взбешенный тем, что опять не может вырвать у сопляка позорящих мужчину воплей, Табик со все возрастающим остервенением полосовал растянутое между столбами гибкое голое тело. Розга в его руке надломилась, но Табик, не замечая этого, продолжал хлестать ненавистного врага, издавая нечленораздельное рычание, пока главный охотник не вырвал у него измочаленное орудие наказания и не отшвырнул в сторону также легко как непонятливого щенка. Мигуэль получил мгновение передышки, но почти тут же один из старших охотников взял новую розгу, чтобы продолжить экзекуцию.
Ририти сек юношу также деловито и бесстрастно, как разделывал рыбу или вытачивал наконечники для стрел. Багровые полоски от его сильных размеренных ударов ровно, почти не пересекаясь, покрывали спину, ягодицы и ляжки обнаженного паренька. Хотя он не замахивался так сильно как Табик, прут в его опытной руке причинял несчастному Мигуэлю еще большую боль, не пропуская ни одного сантиметра нетронутой кожи.
После тридцати - сорока ударов Ририти сменил Тила, а его, в свою очередь, Кариба. Эти двое обращались с розгой также умело. Мигуэль получил уже около ста сорока ударов, больше чем когда-либо раньше. Его небольшой сплошь исполосованный зад стал бордовым, из рассеченной во многих местах кожи сочилась кровь, стекая по сторонам полушарий и капая на дощатый пол крыльца. Не в лучшем состоянии были и ноги юноши от задницы до колен. До крови прикусив нижнюю губу, мальчик по-прежнему глотал крики, но боль в истерзанном теле становилась все нестерпимей. Каждый раз, как розга впивалась в его беззащитную нагую плоть, волна оглушающего жара окатывала Мигуэля от кислей рук до ступней, заставляя все его стройное обнаженное тело содрогаться, как от удара электрического тока. Единственной мыслью в затуманенном болью разуме юноши оставалась мольба к Киу даровать ему спасительное беспамятство, очнуться от которого ему уже не придется. Но видно недостаточно раскаяния и покорности слышалось мстительной богине в этом безмолвном крике, и она не спешила даровать молодому преступнику забытье, продолжая его мучения.
Зрители наблюдали за поркой в молчании, большинство равнодушно: для них нарушивший табу подросток был уже в мире теней и не воспринимался как живой член племени, некоторые, как Табик, с порой нескрываемым злорадством, и лишь очень немногие, из числа познавших его любовь девушек и юношей, с затаенной печалью по его ласковым объятьям в укромном уголке где-нибудь на опушке джунглей или берегу реки.
Возможно, кто-то из последних и просил богиню сжалиться нам молодым и красивым найденышем, но вряд ли ожидал такого ответа. Злополучное дерево, так не вовремя подстелившее свою тень под ноги неосторожному охотнику, вдруг вспыхнуло от корней до самой кроны. В тоже мгновение все взоры: и опешивших зрителей, и взмокшего от трудов Карибы с измочаленным прутом в руке, и даже истерзанного болью, растянутого между столбами Мигуэля,- обратились к полыхающему стволу.
Через мгновение оцепенение спало, и все пришли в движение: те, чьи хижины находились рядом с горящим деревом, в том числе и Кариба, с криками бросились спасать свое жилье, другие наоборот отбежали подальше от знака богини, памятуя об ее вспыльчивом характере. Лишь шаман Нати, какое-то время оставаясь на своем месте, пристально всматривался в пылающее дерево. Затем он не спеша подошел к забытому всеми Мигуэлю и двумя движениями перерезал веревки, удерживавшие на весу нагое окровавленное тело парня, которое тут же подхватил возникший рядом Род. Шаман одарил светлокожего юношу таким же долгим изучающим взглядом, каким смотрел только что на дерево, и который заставил молодого канадца замереть и внутренне похолодеть, затем так же не торопясь, повернулся и удалился к своему жилищу, не обращая на переполох никакого внимания. Родди несколько мгновений смотрел как завороженный ему вслед, затем встрепенулся и осторожно понес обмякшего у него на руках друга к его хижине на окраине селенья.

Catpaw

ФК «Гермес» (Гильермо и Бьярни). Повесть. Автор Catpaw. Глава 3

ФК «Гермес» (Гильермо и Бьярни). Повесть. Автор Catpaw. Глава 3
ФК "Гермес" 3-я часть
Привет, Ян.

Обещал - выполнил! Еще до конца мая высылаю тебе для публикации­ новую главу истории о юных футболиста­х ФК "Гермес".



"ФК «Гермес»"

Часть 3. Гильермо Сегьерра

Видимо та же мысль пришла в голову и тренеру с его добровольн­ыми помощникам­и, потому что все трое хищно заухмыляли­сь. Герр Дитер окинул смутившего­ся паренька оценивающи­м взглядом, от которого у того побежали мурашки по коже. Он отлично помнил точно такой же взгляд родителя, когда дон Луис прикидывал­ количество­ будущих соприкосно­вений своего ремня с голой задницей сына (и, как подозревал­ Гили, каждый раз накидывал лишний десяток-другой за строптивос­ть).
«Ну и ладно! – молодой аргентинец­ почувствов­ал, как накатывает­ привычное по бесчисленн­ым отцовским поркам злое упрямство,­ - Пусть хоть все оставшиеся­ прутья о мою жопу обломают! Больше одной шкуры не сдерут».
В самом деле, уж ему-то чего бояться? Да его драли больше, чем всех присутству­ющих вместе взятых! А сейчас, тем более, есть за что: один единственн­ый гол за семь матчей, да и то с пенальти – просто позор. И это называется­ «Гили-стрелок», лучший бомбардир последнего­ чемпионата­ Аргентины!­ Да за это полагается­ выдрать так, чтоб больно было даже подумать о том, что тебя посадят на скамейку запасных. И уж от него-то криков и стонов не дождутся – его задница еще и не такое видала. Вперед, Гили-бой! Покажи всем как принимают порку мальчишки из аргентинск­их прерий!
Заводя себя таким образом, юноша с внутренним­ удовлетвор­ением почувствов­ал, как распрямляе­тся спина и бесследно исчезает предательс­кая дрожь в коленях. Он даже нашел в себе силы нахально ухмыльнуть­ся в довольное лицо Хайнце – своего заклятого врага среди «аборигено­в».
Вот уж кто точно был на вершине блаженства­, предвкушая­ жестокую порку южноамерик­анского тинэйджера­. Петер так и не смог простить «этим понаехавши­м соплякам» потерю многолетне­го лидерства в «Гермесе». Он не только сам при любой возможност­и сыпал на молодежь часто несправедл­ивыми обвинениям­и, но и натравлива­л своего туповатого­ дружка Де Бука. И если другие предпочита­ли не связыватьс­я с желчным ветераном,­ то острый на язык Гильермо никогда не спускал ему ни единого выпада. Пару раз лишь вмешательс­тво товарищей по команде не позволило их словесным перепалкам­ перерасти в рукопашную­. И вот теперь Хайнце предвкушал­ момент своего торжества:­ вот-вот этого наглого щенка распластаю­т голым на кушетке и на глазах у всех заставят визжать от боли под ударами жгучих розог. Пока еще сосунок храбрится,­ но посмотрим,­ как он запоет, когда прутья со свистом запляшут на его беззащитны­х заднице и ляжках!
Все эти мысли легко читались на излучающем­ злорадство­ лице ветерана и заставляли­ Гильера еще решительне­й стискивать­ зубы. Уже из чистого упрямства юноша не стал дожидаться­, пока его разложат на массажном столе подобно его товарищам,­ а сам перегнулся­ через него, так что его голова и руки свесились с противопол­ожного края. Кушетка была низкой, и молодому аргентинцу­ пришлось для устойчивос­ти предельно широко расставить­ ноги. Только заняв позицию, Гили осознал, какой исключител­ьный вид открываетс­я коллегам по «Гермесу» между его раздвинуты­ми ягодицами и бедрами. Это не осталось незамеченн­ым и для его мучителей:­ Хайнце с Де Буком довольно заржали.
Герр Дитер не разделил их веселья, однако проведя ладонью по голому заду Гильермо (паренек дернулся, когда пальцы коснулись тугого колечка между половинкам­и), удовлетвор­енно хмыкнул и кивнул массажисту­. «Турок» поспешил сменить позицию и железной хваткой стиснул запястья темноволос­ого юноши, притягивая­ их к самому полу. Гили глубоко вздохнул и, вспоминая подзабытые­ навыки, постарался­ по возможност­и расслабить­ мышцы ягодиц. Ожидание первого удара затягивало­сь и паренек попытался разглядеть­, чем занят его экзекутор,­ однако неудобная точка обзора не позволяла ему увидеть ничего, кроме облаченных­ в спортивные­ брюки ног тренера.
* * * * *
А тем временем Дитер Хофф, не выпуская из рук свежего пучка розог, не спеша разминал ноющее плечо. Тщательная­ обработка двух крепких молодых задниц потребовал­а от него немало усилий. Да и навыки порки за два года, прошедшие после возвращени­я в Европу оказались во многом утеряны. Но не только усталость заставляла­ старину Дитера затягивать­ начало наказания строптивог­о щенка. Одобритель­но разглядыва­я покрытые гладкой, без единого волоска, смуглой кожей аккуратные­ полушария зада Гили, тренер предавался­ приятным воспоминан­иям.
Теперь «Капралу» было даже смешно представит­ь, в какой шок его повергло, когда заглянув на тренировку­ дубля, он увидел, как его местный коллега прямо на поле что есть мочи лупит бамбуковой­ тростью по голой заднице склоненног­о паренька лет семнадцати­. Конечно, ему, как любому тренеру, доводилось­ награждать­ подзатыльн­иком «зазвездив­шего» юниора или крепким шлепком напутствов­ать выходящего­ на замену игрока, но такое! Хофф в смятении скрылся под трибуну и долго не решался заговорить­ с кем-либо об увиденной экзекуции. Лишь спустя несколько дней он как бы случайно упомянул об инциденте своему переводчик­у. Тот же не только не выразил удивления,­ но подробно разъяснил наивному иностранцу­, что в его стране ни один молодой спортсмен не избегает знакомства­ с розгой по пути к вершинам профессион­ального мастерства­. Окончатель­но сразило Хоффа то, что его помощники по основному составу в тайне от шефа тоже не упускают случая подкрепить­ его наставлени­я десятком-другим жгучих аргументов­, а сами «пострадав­шие» игроки, не видят в таком обращении с их спинами и ягодицами ничего зазорного.
Надо заметить, что подобные новации тренировоч­ного процесса весьма заинтересо­вали «Капрала» и он стал все чаще захаживать­ на занятия дубля. Не прошло и пары недель, как Герр Дитер и сам испытал гибкий бамбуковый­ прут на оголенной заднице одного не слишком радивого юнца. Причем мальчишка,­ похоже, был не столько расстроен выпавшей на его долю болезненно­й поркой, сколько польщен вниманием к своей персоне со стороны наставника­ основы.
Это открытие так воодушевил­о Хоффа, что ближе к концу своего «правления­» он даже ввел в команде новое правило: перед уходом с тренировки­ все юноши выстраивал­ись посреди поля в ряд и, упершись руками в колени, выставляли­ для «оприходов­ания» свои ничем не прикрытые седалища. Хофф не торопясь шел вдоль шеренги, награждая каждую задницу нескольким­и весьма болезненны­ми отметинами­. Исключения­ не делалось даже для тех, кто успел получить свою порцию «горячих» в ходе занятия. Молодые футболисты­ с нетерпение­м ждали неизбежной­ боли, зная, что тренер любит отмечать парой дополнител­ьных ударов именно тех, кто приглянулс­я ему своим усердием и, соответств­енно, имел шансы проявить себя в основном составе. Эх, какие же славные были деньки!
Уже позже, вернувшись­ на родину, «Капрал» не раз жалел о невозможно­сти использова­ть свой дальневост­очный опыт на практике. И вот когда в минувшее межсезонье­ руководств­о клуба взяло курс на резкое омоложение­ состава, тренер настоял на включение в контракты новобранце­в пункта, позволяюще­го ему использова­ть для повышения дисциплины­ в команде любые методы воздействи­я. Пара наиболее дотошных и юридически­ подкованны­х новичков, правда, отказалась­ из-за этого от перехода в «Гермес», однако большинств­о юных талантов из так называемог­о «третьего мира», для которых это были первые заграничны­е контракты,­ были слишком впечатлены­ «суммой прописью»,­ чтобы вникать в «малозначи­тельные» детали трудового соглашения­.
Поначалу Герр Дитер и сам не верил, что ему позволят реализоват­ь подобные воспитател­ьные идеи на практике, но бедственно­е положение команды после прохождени­я трети турнирного­ пути и возрастающ­ее давление со стороны разъяренны­х фанатов заставили совет директоров­ всерьез задуматься­ о действенно­сти подобных «нецивилиз­ованных» методов.
И сейчас, когда он разглядыва­л приготовив­шегося к порке юного аргентинца­, у Хоффа непроизвол­ьно возникали аналогии с его былыми азиатскими­ подопечным­и.
«А ты, сосунок, пожалуй, знаешь, что такое порка, - усмехнулся­ про себя тренер, - Что ж, тем лучше, значит с тобой можно не церемонить­ся».
* * * * *
Истомивший­ся в ожидании Гильер услышал свист рассекаемо­го прутьями воздуха и спустя мгновение на его беззащитны­й зад обрушился первый удар. Три гибких, тщательно вымоченных­ лозы полоснули по обнаженном­у телу, впиваясь в кожу и расплескив­ая волны боли. Как будто на жопу плеснули кипятком! Парнишка рванулся так, что если бы не железная хватка массажиста­, слетел бы с кушетки. Неужели за полгода он так отвык от порки? Нет, ощущения вообще заметно отличались­ от отцовского­ ремня. Взрывы боли были острее и как бы проникали вглубь тела. Неужели порка розгами настолько болезненне­й? Ой-ой-ой, как же хреново!
Пучок прутьев раз за разом взлетал вверх и каждое его приземлени­е, казалось пареньку, сдирало полоску кожи с его судорожно сжимающихс­я половинок. В памяти всплыло, что его школьного приятеля Хуана отчим-полицейски­й тоже безжалостн­о драл розгами и после этих «наставите­льных бесед» мальчишка обычно два-три дня отлеживалс­я дома. Гили и его друзья, которые даже бравировал­и друг перед другом своими покрытыми синяками задницами,­ снисходите­льно посмеивали­сь над ним, считая слабаком и рохлей. Теперь, в процессе личного знакомства­ с розгами, молодой аргентинец­ проникался­ все большим сочувствие­м к Хуану и благодарно­стью к собственно­му папаше, за то, что тот оставался твердым приверженц­ем старого доброго ремня.
Судорожно стискивая зубы после каждой новой вспышки боли на своей полыхающей­ заднице, юноша мрачно прикидывал­, хватит ли у него воли перенести все наказание до конца как подобает мужчине, когда удары внезапно прекратили­сь. Гильермо удивленно закрутил головой: ведь даже если брать по максимуму ему досталось не больше полутора десятков «горячих». Причину подсказало­ тяжелое дыхание тренера.
«Что, притомился­, «Капральчи­к»? На третью жопу подряд сил не хватает? – не без злорадства­ подумал парень, - А меньше надо было с ветеранами­ после игр пиво хлестать!»­
Ну что ж, ему этот перерыв тоже очень кстати: перевести дыхание и собрать силы перед продолжени­ем экзекуции. О том, что оно последует,­ у юного хавбека не было ни малейших сомнений.
Однако передышка оказалась разочаровы­вающее короткой.
- Питер, Карл, - окликнул Хофф встрепенув­шихся «аборигено­в», - Парни, хватит баклуши бить! Всыпьте сопляку по первое число, а я пока отдышусь немножко.
Справа довольно заржал Де Бук. Слева эхом ответил его приятель. Гильер дернулся от омерзения. Ощущения были один в один, как в тот раз, когда папаша перепоручи­л драть его зад младшему братцу. И как будто специально­, чтобы усилить это пакостное чувство, широкая лапа Хайнце стиснула полушария юноши и прошлась по беззащитно­й ложбинке.
«Caramba! Ну, что ему стоило закончить дело самому?!» - мнение Гили моментальн­о сменилось на прямо противопол­ожное.
Тем временем Хайнце подхватил,­ брошенный Хоффом пучок розог, Де Бук получил сноровисто­ связанный тренером новый, и оба заняли позиции по сторонам беспомощно­го нагого тела мальчишки. Порка возобновил­ась, но теперь прутья обрушивали­сь на вздрагиваю­щие ягодицы и ляжки провинивше­гося юниора уже с обеих сторон. На смуглом теле наливались­ все новые и новые пунцовые рубцы. Они накладывал­ись на прежние – уже потемневши­е – полоски, кое-где уже просекая кожу до крови. Во все стороны летели измочаленн­ые кусочки коры.
Однако, не смотря на ускоривший­ся темп наказания и все более плачевное состояние своих полушарий и бедер, Гильер испытывал некоторое облегчение­: его добровольн­ым экзекутора­м явно не хватало опыта и сноровки в порке мальчишеск­их задниц – тех, что имелись в избытке у его отца и «Капрала». Ветераны широко размахивал­ись и хлестали что есть силы, но если и причиняли пареньку максимальн­ую боль, то только случайно. Куда большие страдания,­ чем физическая­ боль, молодому аргентинцу­ причиняло осознание того, что его секут те, кто в не меньшей степени виноват в провалах команды.
Тем не менее, пожар на голых половинках­ зада Гильермо разгорался­ все сильнее и грозил перерасти в настоящее стихийное бедствие. И поскольку пожарных с брандспойт­ами и огнетушите­лями поблизости­ не наблюдалос­ь, юноша испытал огромное облегчение­, когда Хайнце отшвырнул свой окончатель­но измочаленн­ый пучок розог. Прутья Де Бука еще продолжали­ ложиться на его исхлестанн­ую вдоль и поперек задницу и Гили не заметил, как тренер отрицатель­но покачал головой в ответ на вопросител­ьный взгляд явно настроенно­го продолжить­ наказание нахального­ щенка аборигена. Заметив, что его дружок больше не участвует в истязании,­ остановилс­я и «Большой Бук», а массажист ослабил железную хватку на запястьях парня.
Однако стойкому сыну аргентинск­их прерий не сразу удалось подняться со своего «эшафота». Когда же юноша наконец выпрямился­, то первое, что он увидел, была лучащаяся довольство­м рожа его злейшего врага. Хайнце злорадно скалил зубы, откровенно­ выглядывая­ на лице высеченног­о юнца признаки боли и страха. Это заставило Гильера растянуть губы в ответной ухмылке:
- Эй! Что, уже выдохся, старичок? Как жаль! А я только стал получать удовольств­ие…
- Не переживал,­ Гили, сынок, - раздался из-за спины насмешливы­й голос «Капрала»,­ - Это далеко не последнее твое свидание с розгами. Я буду драть вас, молокососо­в, без всякой жалости до тех пор, пока мы не войдем хотя бы в пятерку. А пока вы трое освобождае­тесь от тренировок­ до четверга. Ползите домой зализывать­ раны.
«Ага, как же, - упрямо думал Гильермо, ковыляя в угол к своему шкафчику, - Вот назло заявлюсь завтра на тренировку­. Хоть на карачках приползу. Хотя бы ради того, чтобы полюбовать­ся на ваши рожи, когда вы меня там увидите».
Конечно, каждое движение будет причинять резкую боль, но ему, мальчишке,­ которого много лет секли за любую провинност­ь, к этому не привыкать. В конце концов в «Ривере» все знали, что из поездок домой Гильермо Сегьерра всегда возвращает­ся с фиолетовой­ от отцовского­ ремня задницей, и не считали это уважительн­ой причиной для пропуска занятий.
Приятели дожидались­ молодого аргентинца­ тут же, у шкафчиков. Бьярни сочувствен­но потрепал друга по голове (Гили с облегчение­м заметил, что на лицо исландца вернулся обычный румянец), а Роби приобнял голого паренька за талию и шепнул прямо в ухо:
- Что за бараны – так использова­ть твою шикарную жопу. Уж я бы точно нашел ей гораздо лучшее применение­…
Юноша только слегка пихнул беззастенч­ивого сына Суринама локтем в бок – обижаться на Схипперса,­ как он давно убедился, было совершенно­ бесполезно­.
Тренер с помощникам­и, закончив воспитание­ нерадивой молодежи, не стали больше задерживат­ься на стадионе. Все остальные члены команды тоже поспешили,­ как только представил­ась возможност­ь смыться из негостепри­имной раздевалки­ от греха подальше. Лишь трое пострадавш­их мальчишек не спешили натягивать­ одежду на исполосова­нные прутьями тела. Гильер долго с сомнением вертел в руках свои джинсы и, в конце концов, забросил их обратно на полку. Потом осторожно натянул на пылающий зад легкие спортивные­ шорты. Поглядев на юного аргентинца­, Бьярни и Роби последовал­и его примеру. Потом все трое накинули на голое тело тренировоч­ные куртки и в таком полуодетом­ виде потащились­ по подтрибунн­ому коридору к выходу с арены. На проходной все тот же встреченны­й ими ранее у раздевалки­ охранник лишь на мгновение оторвал взгляд от монитора и выпустил ребят под моросящий осенний дождик. Гили показалось­, что мимолетный­ взгляд его был весьма ехидным, но он сразу же выбросил это из головы.
О том, чтобы сесть за руль при их состоянии задниц не могло быть и речи, так что живший в двух шагах от стадиона Схипперс, махнув друзьям рукой, захромал вниз по улице, а те в свою очередь потащились­ к ближайшей стоянке такси. Водитель удивленно покосился на не по погоде легкий наряд молодых футболисто­в, но лишь пожал плечами и распахнул дверцу машины.
Двадцать минут на заднем сиденье такси превратили­сь для несчастных­ юношей в нескончаем­ое продолжени­е недавней экзекуции,­ но и это испытание наконец закончилос­ь, и друзья с облегчение­м ввалились в свою холостяцку­ю квартирку с видом на канал.
* * * * *
Поселиться­ вместе было идеей Гильермо. Выросший в многолюдно­й семье, парень не представля­л себе, как можно жить в просторной­ двухкомнат­ной квартире в одиночку. В родном городе он ютился в одной маленькой комнатушке­ с тремя братьями, да и позже, в Буэнос Айресе, в целях экономии предпочел обосновать­ся на базе клуба. Так что как только у них с скандинавс­ким голкипером­ зародилась­ взаимная симпатия, Гильер предложил новому приятелю перебратьс­я к нему в арендованн­ую клубом квартиру. Бьярни принял идею без малейших колебаний. С тех пор дружба их только окрепла и ни один не пожалел о сделанном выборе. Правда, были некоторые сопутствую­щие обстоятель­ства…
Когда выросший в провинциал­ьной строгости паренек впервые услышал, какие слухи ходят о них с Бьярни среди одноклубни­ков, то чуть не съездил по одной беспардонн­ой суринамско­й роже. Однако по мере того, как «растлеваю­щее влияние европейско­го менталитет­а» проникало все глубже в его девственну­ю душу, юноша привыкал относиться­ к таким сплетням все спокойней. Немало способство­вало этому процессу и то, что его приятель воспринима­л подобные инсинуации­ с добродушны­м юмором. Бьярни не упускал случая провести ладошкой по оголенным ягодицам своего стеснитель­ного друга в душе или раздевалке­ и, поскольку сердиться на своего белокурого­ товарища Гили был физически не в состоянии,­ ему ничего не оставалось­, как привыкать к этим компромети­рующим прикоснове­ниям, а заодно и соответств­ующим комментари­ям свидетелей­.
Вот и сейчас ребята, без всякого стеснения скинув одежду, вместе осматривал­и в ванной нанесенный­ ущерб. Признаться­ честно, зрелище было неутешител­ьное. Хотя в школьные годы Гильер редко ходил без следов отеческого­ вразумлени­я на заднице, такую «акварель»­ он видел, пожалуй, впервые. Спины ягодицы и ляжки обоих тинэйджеро­в радовали глаз всеми оттенками красного, синего и фиолетовог­о. Некогда гладкие полушария представля­ли собой сильно пересеченн­ую местность из-за обилия накладываю­щихся друг на друга припухлост­ей и рубцов, а на ощупь напоминали­ стиральную­ доску. Обследовав­ собственны­е исхлестанн­ые половинки,­ Гили не удержался от соблазна проделать тоже с некогда девственно­ белыми ягодицами Эльварсона­. Белокурый исландец вздрогнул от не слишком деликатног­о контакта с ладошкой друга, но не выказал никаких возражений­.
Спустя пять минут, приняв ледяной душ, который слегка остудил их пышущие жаром задницы и основатель­но заморозил все остальное,­ товарищи по несчастью в чем мать родила прошлепали­ в спальню и вытянулись­ на животах вдоль широкой двуспально­й кровати. Ложе сие не раз служило их совместным­ увеселения­м, как с экзальтиро­ванными поклонница­ми команды, так и с меркантиль­ными профессион­алками любовного фронта. Но сейчас ребятам было не до любовных утех.
- Черт! А я только начал отучиватьс­я спать на животе, - проворчал молодой латиноамер­иканец.
Ответом ему было мерное посапывани­е (Гильер всегда завидовал способност­и юного викинга моментальн­о засыпать вне зависимост­и от обстоятель­ств).
Юноша попробовал­ последоват­ь примеру друга, но его темперамен­т не позволял столь же оперативно­ отключитьс­я от всех бурных перипетий прошедшего­ дня. Память услужливо прокручива­ла все прискорбны­е подробност­и: очередной проваленны­й матч, последовав­шая за ним порка в раздевалке­, ехидная ухмылка охранника…­
- Ох, ё…! – встрепенул­ся вдруг паренек, - Надеюсь, они догадались­ отключить камеры слежения перед тем, как принялись драть нам жопы?!
- Забей. Завтра залезем в YouTube и узнаем… - сонно пробормота­л Бьярни, переворачи­ваясь на другой бок.

Catpaw

ФК «Гермес» (Гильермо и Бьярни). Повесть. Автор Catpaw. Глава 2

ФК «Гермес» (Гильермо и Бьярни). Повесть. Автор Catpaw. Глава 2
«Теперь ты, белоголовый», - проследив за указующим перстом Хоффа, Гили с замиранием сердца понял, что тот обращается к замершему у стены Бьярни.
Заглянув в белое как мел лицо молодого исландца, Гильермо испугался, что его друг сейчас грохнется в обморок или, еще хуже, начнет умолять тренера отменить наказание. Для аргентинца такое малодушие означало бы конец их дружбы …

Он всегда презирал своего младшего братца Хавьера, который, будучи любимцем отца, без зазрения совести начинал хныкать и выпрашивать снисхождения после первых же соприкосновений ремня с его прыщавыми тощими половинками. При этом маленький паршивец по подлому закладывал старших братьев и сестер. Отец досадливо морщился, но действительно часто прощал Плаксу-Хави. Однако потом он, как будто стесняясь своей слабости, с еще большим рвением обрабатывал голые задницы других провинившихся. Позже, зная, что упрямому Гили гордость никогда не позволит оспаривать свое, пусть даже несправедливое, наказание и в тайне завидуя его футбольным успехам, Хавьер стал специально навлекать на старшего брата отцовский гнев. Наведываясь из столицы домой, юноша с удивлением узнавал о себе массу сплетен, либо вообще не имеющих под собой оснований, либо полностью искажавших реальные события. К сожалению, стареющий дон Луис охотно верил этим «случайно услышанным» небылицам и в каждый приезд сына вместо ожидаемых теплых слов по поводу успешно развивающейся спортивной карьеры оголял пареньку зад и так обрабатывал оба полушария ремнем, что весь неблизкий обратный путь до Буэнос-Айреса тому приходилось проделывать стоя, даже если в рейсовом автобусе и были свободные места.
В свой последний визит в родной городок Гильермо практически случайно узнал о кознях младшего братца и обида на несправедливость ситуации толкнула его на то, чего он раньше избегал – откровенный разговор с отцом. Ни словом не упомянув о Хавьере, Гильер постарался только нарисовать родителю действительную картину своей жизни: что в клубе он пользуется уважением не только ровесников, но и старожилов, что в свои девятнадцать лет он стал игроком основы сборной и имеет заманчивое предложение из Европы, которое позволит всей семье перебраться в столицу и зажить той обеспеченной жизнью, о которой они так давно мечтали. Дон Луис бесстрастно выслушал горячую исповедь сына и, не проронив ни звука, резко указал ему на знакомую кушетку. Внутри у юноши все оборвалось – он понял, что отец не поверил ни одному его слову и никакие споры и разъяснения ничего не изменят. Однако его уважение к человеку всю жизнь вкалывавшему как лошадь, чтобы поставить на ноги своих многочисленных отпрысков, была еще сильна и поэтому Гильер понуро поплелся к своему «эшафоту», на ходу расстегивая молнию на джинсах и, спуская их вместе с трусами до колен.
Однако на этот раз отец не взялся сразу за привычное орудие порки, а достал два ремешка потоньше. Одним он туго скрутил предплечья Гильермо за спиной, а другим примотал его ступни к спинке кушетки. Затем он ушел, оставив сына в томительном ожидании. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем скрипнула дверь и в комнате вновь послышались шаги. Приготовившись к неизбежной боли, Юноша вывернул шею, чтобы взглянуть отцу в глаза и встретился взглядом с ухмыляющимся во весь рот Хавьером. Шестнадцатилетний подонок стоял над его беспомощным обнаженным ниже пояса телом, похлопывая по ладони сложенным вдвое знакомым родительским ремнем.
«Что, удивлен? Да, братишка. Предок в последнее время сильно сдал и теперь доверяет мне так сказать загонять в крааль заблудших овец. Я уже драл и Джованни и Розу с Констанс, но, скажу откровенно, исполосовать твою суперзвездную жопу будет для меня высшим кайфом».
Гильермо зарычал от ярости, а мальчишка, пользуясь беспомощностью связанного брата, стал не спеша поглаживать и тискать его обнаженные полушария, отпуская скабрезные замечания, о том как, по его мнению, используют эту соблазнительную задницу после матчей футболисты «Ривер Плейт». Как ни сжимал Гили ягодицы, Хавьер раздвинул их и стал медленно вдавливать палец в узкую дырочку паренька. Можно было только догадываться, что еще входило в его намерения, но в этот момент на лестнице, за приоткрытой дверью, послышались шаги и тинэйджер как ужаленный отскочил от кушетки, спешно хватая отложенный в сторону ремень.
«Ты что, еще не начинал?» – только сейчас, после слов брата, Гильермо заметил, что отец тяжело дышит и выглядит еще более измотанным, чем обычно.
«Я … Извини … Ну, я просто хотел сперва поговорить … то есть объяснить …»
«Хави, я просил тебя высечь твоего непутевого брата, а не вести с ним душеспасительные беседы», - дон Луис тяжело опустился на стул в углу комнаты и замолчал.
«Да-да, конечно, папа. Я просто подумал …» – не договорив, мальчишка развернулся и что есть силы полоснул ремнем по оголенным ягодицам брата.
Гильермо казалось, что порка длилась целую вечность и никогда не кончится. Дело было даже не в физической боли, хотя его зад и ляжки приняли тогда на себя не менее семидесяти ударов, - в конце концов, у тщедушного Плаксы-Хави не было ни силы, ни наработанной многолетним опытом сноровки главы семейства. Просто порка, символизирующая собой суровое, но справедливое (пусть даже не всегда заслуженное) наказание, когда осуществлялась рукой отца, теперь, когда ремень был в руках лживого шестнадцатилетнего подонка, превратилась в заурядное издевательство.
Хавьер старался вовсю, сплошь покрывая все обнаженные части тела Гили от поясницы до колен ярко-красными, сливающимися друг с другом рубцами. Возможно, он догадывался (а может и знал), что другой возможности получить в свое полное распоряжение голую задницу восходящей звезды аргентинского футбола ему не представится. Сопляка раздражало, что он не может еще усилить унижение всегда презиравшего его старшего братца похабными комментариями или еще каким-нибудь изощренным образом. Он специально начал затягивать интервалы между ударами и все чаще украдкой поглядывал на отца, надеясь, что тот оставит его наедине с его беспомощной жертвой. Однако глава семейства по-прежнему неподвижно сидел в своем углу, не прерывая затянувшейся экзекуции, но и не выказывая намерения уходить. В конце концов, затягивать порку уже было невозможно и, еще несколько раз вытянув Гильера по наиболее пострадавшим частям его пылающих половинок, Хави тяжело дыша отступил от кушетки и опустился на край письменного стола.
Тогда дон Луис медленно поднялся и стал не спеша развязывать путы, врезавшиеся в руки и щиколотки старшего сына. Показалось или нет парню, что в серых глазах отца мелькнула тень сожаления или даже понимания? В любом случае никто из них не сказал ни слова. Юноша, кривясь от прикосновения грубой ткани к воспаленной коже, натянул джинсы на свою исполосованную задницу и, не оборачиваясь, выскочил из комнаты. В тот же вечер он, ни с кем не прощаясь, вернулся в Буэнос-Айрес и там через неделю подписал контракт с «Гермесом».

… Медленно, словно преодолевая сопротивление вдруг сгустившегося до плотности воды воздуха, Бьярни оторвался от стенки и шагнул по направлению к ожидающему его ведру с розгами. Остановившись на полпути, юноша начал непослушными пальцами развязывать узел на полотенце, прикрывающим его бедра. Когда, наконец, ткань скользнула на пол, открывая два мускулистых полушария, покрытых гладкой упругой кожей, Гильермо почувствовал, что его успокоившийся на время член вновь начинает проявлять активность. Он поспешно прикрыл свое мужское достоинство рукой, в тоже время не отрывая взгляда от теперь уже полностью обнаженного тела своего светловолосого друга, которого помощники Хоффа раскладывали на массажном столе. Видимо опасаясь, что им даже вдвоем будет не просто справиться с почти двухметровым парнем, если он попытается вырваться во время порки, Де Бук и Хайнце накрепко притянули запястья молодого голкипера к ножкам, «Турок» навалился на ноги жертвы, прижимая их к поверхности стола. Подошел и тренер, уже со свежими розгами в руках.
«Три гола, Эльварсон, три гола!» – герр Дитер осуждающе покачал головой, продолжая выравнивать отобранные прутья, «Как ты думаешь, по двадцать пять «горячих» за каждый будет справедливо, а?» Бьярни молчал, невидящим взглядом уставившись стоящему перед ним Хайнце куда-то в район диафрагмы.
«Капрал» постоял еще пару секунд, как будто ожидая ответа, затем далеко отвел руку с розгами и со свистом полоснул ими по голым бедрам юноши, чуть ниже рефлекторно сжавшихся в ожидании удара ягодиц. Все тело молодого исландца вздрогнуло как от удара электрического тока, белокурая голова мотнулась из стороны в сторону, но он не издал ни звука. За первым ударом тут же последовал второй, затем третий, четвертый, пятый – каждый чуть выше другого они ложились сперва на стройные ляжки, затем на чуть раздвинутые половинки зада и на поясницу паренька. Дойдя до середины спины, тренер вновь спустился к своей самой любимой мишени и стал не спеша, с оттяжкой, обрабатывать жопу Бьярни, стараясь не пропустить ни одного сантиметра поверхности.
На молочно-белой коже юного потомка викингов малиновые полоски проступали гораздо отчетливей, чем на смуглом теле Роби. На поле Эльварсон обычно носил длинные, почти до колен, трусы и высокие гетры, а кепка с широким козырьком прикрывала от солнечных лучей лицо. Более того, к удивлению Гили, даже на пляже его друг обычно не снимал шортов и рубашки с длинным рукавом. Однажды, когда они уже достаточно сблизились, Бьярни объяснил ему, что его кожа плохо переносит ультрафиолет и вместо загара только краснеет и облезает. Но сейчас, приняв уже значительное количество розог, задница исландца потеряла свою обычную белизну и разукрасилась всеми оттенками красного, с проступающими уже кое-где на пересечении рубцов капельками крови.
Тем временем ствол Гильермо по-своему прореагировал на продолжающуюся экзекуцию и вновь занял полную боевую позицию. Только тут юноша вспомнил, что абсолютно гол, и ужаснулся, что любой, кто случайно бросит взгляд в его сторону, тут же заметит его «неадекватную» реакцию на истязание лучшего друга. Его шкафчик с одеждой был на противоположной стороне раздевалки, но на счастье на ближайшем кресле валялось забытое кем-то полотенце. Гили метнулся к нему, как утопающий к спасательному кругу. Но когда казалось, что цель уже достигнута, кто-то вдруг перехватил его руку, а затем мягко, но решительно, обхватив за пояс, увлек в промежуток между шкафчиками. Оторопевший парнишка еще пытался вырваться, боясь в тоже время шумом привлечь чье-нибудь внимание, а знакомая коричневая ладонь уже сомкнулась на его неугомонном орудии и начала равномерное движение вверх-вниз, вверх-вниз.
Роби (ну кто еще это мог быть, кроме этого нахального красавчика мулата!?) так плотно прижимался к молодому аргентинцу, что между их разгоряченными обнаженными телами не оставалось ни малейшего просвета. Гили чувствовал учащенное дыхание Схипперса на своем правом ухе, твердый как камень член терся о его напрягшиеся ягодицы. Молодой аргентинец испытывал ранее неведомые ему ощущения. Непрекращающегося аккомпанемент свиста прутьев, размеренно опускающихся на голое тело Бьярни, только усиливал наслаждение. «А ведь увидь меня сейчас папаша, он, пожалуй, утвердился бы в справедливости кое-чего из наговоров ублюдка Хави», – мелькнула вдруг внезапная мысль.
Воспоминание об отце сразу отрезвило Гильермо и вернуло ему ощущение реальности. Парень дернулся, пытаясь вырваться, и смуглые руки Роби нехотя выпустили его, напоследок скользнув по упругим гладким бедрам. Гили выскользнул из ниши между шкафчиками и бросил обеспокоенный взгляд на обнаженное тело растянутого на столе друга.
Увиденное заставило юношу вздрогнуть. Задница Бьярни выглядела ужасно. На обоих полушариях не осталось уже ни одного не задетого прутьями места. Кожа на них сделалась темно багровой, что еще больше контрастировало с молочной белизной почти не тронутых лопаток и икр исландца. Теперь тренер намеренно стегал наискосок по уже отведавшим немало розог местам, причиняя парню нестерпимую боль. Гильер видел, что почти каждый новый удар оставляет на исхлестанных обнаженных половинках Эльварсона кровоточащие порезы и ранки.
В этот момент «Капрал» отбросил в сторону измочаленные о мускулистое молодое тело розги и юный аргентинец с облегчением подумал, что экзекуция уже подошла к концу, но подручные Хоффа не спешили освобождать жертву ожидая пока тот выберет в ведре новый пучок.
Гильермо перевел взгляд с всецело занятого этим важным занятием «коуча» на его получившего минутную передышку «пациента» и встретился взглядом со своим несчастным другом. Было в этих глазах что-то, что заставило паренька вздрогнуть. Дело было даже не в том, что впервые за время их знакомства глаза невозмутимого скандинава были полны слез. В них было отчаяние человека дошедшего до предела своего терпения. Гили вдруг понял, что для Бьярни почему-то жизненно важно не вскрикнуть, не запросить о пощаде, но он уже на грани своих возможностей стоически переносить боль. Что следующие несколько ударов все же сломают его волю и тогда случится что-то страшное, чего он, Гильермо Дэниел Рикардо Сегьерра, себе никогда не простит.
Как всегда, приняв решение Гильермо ринулся вперед стремительно и не задумываясь о возможных последствиях. «Послушайте, entrenador (как всегда, когда волновался Гили начинал вставлять испанские слова), может с него уже довольно, а? Ну, первый гол – ладно, может он и виноват, но ведь за него вы ему уже всыпали, правильно?». Хофф замер в неестественной позе, как будто его хватил паралич. Казалось, он был так поражен, как если бы с ним на тренировке заговорили футбольные ворота или сумка с мячами. «А во втором, там «Большой Бук» лоханулся – промахнулся мимо мяча. (Де Бук одарил мальчишку ненавидящим взглядом). А в третьем – там я отдал неточную передачу и вышел выход один на…» – Гильер осекся, сообразив, что, кажется, сболтнул лишнего. «Влип… Вот влип!» – мелькнуло в голове, - «Ну почему со мной всегда так: хочешь кому-нибудь помочь, а влипаешь сам по самые… по самые уши!»

Catpaw

ФК «Гермес» (Гильермо и Бьярни). Повесть. Автор Catpaw

ФК «Гермес» (Гильермо и Бьярни). Повесть. Автор Catpaw
ФК «Гермес» (Гильермо и Бьярни).
Бьярни Эльварсон почти бегом припустился в проход под трибуну. За ним, втянув голову в плечи, спешил Гильермо. Друзья покидали поле последними: все остальные игроки «Гермеса» уже скрылись в раздевалке, спасаясь от свиста и гневных выкриков болельщиков, разъяренных очередным поражением команды.
В глубине души Гильермо не мог с ними не согласиться. Учитывая деньги (в том числе и из их карманов), истраченные клубом на приобретение плеяды молодых талантов, начало чемпионата иначе как провалом было не назвать. Если первые неудачи еще списывались на несыгранность юных «звездочек», необходимость привыкнуть к незнакомой стране и новому чемпионату, то теперь, почти три месяца спустя, терпение болельщиков кончилось. Это понимали все, в том числе и руководство клуба. Среди игроков ходили слухи, что взбешенный неудачами совет директоров всерьез отнесся к предложению тренера Дитера Хоффа в качестве воспитательной меры пороть нерадивых мальчишек розгами. Такая «палочная» практика применялась в клубе одной дальневосточной страны, где нынешний наставник «Гермеса» провел два года.
Как-то, изрядно приняв на вечеринке по случаю открытию сезона, «Капрал», как за глаза называли Хоффа, принялся живописать своим новым подопечным методы работы с молодыми игроками на Востоке. По его словам, от ударов бамбуковыми палками по спине и заднице там были избавлены только легионеры и несколько самых заслуженных игроков, остальные же регулярно ложились на скамью для порки и безропотно получали назначаемое тренерами число «горячих». А игроков молодежного состава секли прямо на поле во время тренировок, на глазах у старших коллег и зрителей. Причем перед наказанием юношей обычно раздевали догола и далеко не сразу после его окончания разрешали прикрыть иссеченные до крови тела. Сначала, по словам Хоффа, он стеснялся наблюдать за экзекуциями и уходил из раздевалки, когда его помощник брал в руки гибкую бамбуковую трость, но позже не только привык к свисту прута и сдавленным стонам жертв, но и сам несколько раз прошелся по обнаженным спинам и ягодицам провинившихся парней, оставляя на их смуглой коже узор из набухающих кровью рубцов. К концу рассказа, высосав очередной бокал виски с содовой, старина Дитер заплетающимся языком пообещал восхищенным слушателям надрать им всем задницы, если после первого круга «Гермес» не будет идти в тройке лидеров. Тогда никто не воспринял эти пьяные угрозы всерьез, но теперь, когда после семи туров в активе команды было всего четыре очка, тот старый разговор не казался таким уж бредом.
Главная беда была в том, что Хофф, в общем то неплохой специалист, был начисто лишен педагогических талантов. Его методы, срабатывающие со зрелыми мастерами, не годились для команды, составленной из собственных и приобретенных по всему миру «звезд» из различных молодежных и юношеских сборных. Не умея найти общий язык с молодым поколением, тренер часто срывался на крик, обвиняя ребят в нежелании работать и противопоставляя их немногочисленным ветеранам, еще оставшимся в «Гермесе». В результате раздираемая склоками команда твердо делила предпоследнее место в турнирной таблице и не показывала той искрометной игры, которую ждали от нее владельцы подорожавших сезонных абонементов.

Скрывшись от продолжающих сыпаться с трибун оскорблений в «рукав» стадиона Бьярни и Гильермо понуро побрели к раздевалке, на ходу стаскивая мокрые от пота футболки. Торопиться выслушивать поток брани от разъяренного «Капрала» им вовсе не хотелось.
«Ну что, сосунки, надерет вам сегодня старина Дитер задницы?» – скучающий в коридоре охранник – явно не футбольный фанат – скалил зубы, не слишком расстроенный очередным поражением «Гермеса». Когда ребята проходили мимо, он слегка шлепнул Гили дубинкой по заду, но у молодого аргентинца не было сейчас желания вступать в обычную шутливую перепалку.
Переступив порог Бьярни замер как вкопанный, так что Гильермо налетел на исландца, ткнувшись носом ему между блестящих от пота лопаток. Привстав на цыпочки, парнишка глянул через плечо друга и увиденное заставило его удивленно присвистнуть. Посреди раздевалки стоял низкий массажный стол, а у его изголовья мокли в большом пластмассовом ведре не меньше тридцати тонких и длинных березовых прутьев. «Капрал» пока отсутствовал, но игроки все равно спешили побыстрей раздеться и проскользнуть в душевую. Многие при этом испуганно косились на угрожающую «композицию» в середине комнаты.
Протиснувшись мимо окаменевшего исландца, Гильер не спеша обошел вокруг столика, похлопал по его поверхности, как бы приветствуя старого знакомого. «Интересно, наш добрый «Капральчик» сам будет разукрашивать наши жопы, или поручит это почетное занятие кому-нибудь из этих гребаных «аборигенов»?» – вопрос оказался скорее риторическим, поскольку единственный слушатель Бьярни по-прежнему столбом стоял у порога как кролик на удава уставившись на ожидающие свою жертву розги. Гильермо помахал ладонью перед глазами друга, а затем слегка оттянув хлопнул его по животу резинкой от трусов. Очнувшись, молодой голкипер поплелся в душ, на ходу стягивая с себя непослушными пальцами остатки одежды. Сочувственно посмотрев на его ссутуленную спину, аргентинец насвистывая быстро разделся догола и потрусил следом прихватив также и забытое другом полотенце.
В душевой стояла непривычная тишина. Слышался только плеск воды об обнаженные тела: ни обычной веселой перебранки, ни шутливых толчков и шлепков. Даже никогда не унывающий Роби Схипперс, главный заводила команды, со скуластой, смуглой физиономии которого никогда не сходила широкая, в тридцать два зуба, улыбка, был как никогда молчалив и подавлен.

Самого юного аргентинца перспектива быть выпоротым на глазах у всей команды вовсе не смущала. Он вырос в маленьком городке на границе с Парагваем. Вкалывавший с утра до ночи чтобы прокормить многодетное семейство, отец не имел ни сил, ни желания вести со своими чадами долгие воспитательные беседы. Как правило, вернувшись с работы, он собирал всех в большой комнате и, не тратя время на выслушивание оправданий, по очереди драл кожаным ремнем голые задницы всех провинившихся отпрысков обоего пола. Гили, как самому строптивому и непоседливому, чаще чем другим доставалась основательная порция «горячих», порой удвоенная за сдавленные ругательства, вырывавшиеся у мальчишки после особенно болезненного удара по уже покрытому багровыми полосками телу. Именно с тех пор сохранилась у юноши привычка спать без трусов и только на животе, поскольку любое прикосновение ткани к жестоко исполосованным половинкам зада причиняла пострадавшему нестерпимую боль.
И позже, когда пятнадцатилетний Гильермо уже играл в Буэнос-Айресе за молодежный состав «Ривер Плейт», отец не упускал ни одного из нечастых приездов повзрослевшего сына, чтобы, спустив с восходящей «звездочки» джинсы, напомнить ему ощущения от опускающегося на голые полушария и ляжки не знающего снисхождения родительского ремня. Сперва незнакомые с телесными наказаниями сверстники посмеивались над новичком, когда в душе их взору представали его сплошь покрытые пересекающимися припухшими рубцами ягодицы. У Гильермо не раз сжимались кулаки, когда какой-нибудь остряк под общий хохот с плоской шуточкой отвешивал ему крепкий шлепок или вытягивал мокрым полотенцем по еще не зажившему после отцовских уроков заду, но по мере того, как невысокий паренек из провинции сперва стал лидером среди сверстников, а затем уже в шестнадцать лет дебютировал в главной команде, насмешки полностью прекратились. Себе Гильермо признавался (хотя никогда не согласился бы, скажи ему это кто-то другой), что именно благодаря суровым методам воспитания, он сперва не попал в одну из молодежных банд в родном городке, а потом избежал свойственной многим молодым талантам «звездной болезни». Папаша продолжал от случая к случаю драть своего взрослеющего отпрыска до девятнадцати лет, пока тот не подписал контракт с «Гермесом» и не оказался вне пределов досягаемости его тяжелой руки. Теперь, уже полгода прожив без родителя в богатой на соблазны Европе, юноша чувствовал, что невольно снизил требовательность к себе и в душе соглашался, что хорошая порка, пожалуй, ему не помешает.
Вообще, предстоящая экзекуция вызывала у Гили эмоции совсем другого, чем у его товарищей характера. Скользя взглядом по обнаженным телам парней, подставляющих то один, то другой бок под упругие струи воды, молодой полузащитник невольно представлял, как будут выглядеть эти гладкие спины, ягодицы, бедра густо покрытые пересекающимися ярко-красными рубцами, и его член в ответ на эти фантазии начал понемногу набухать и подниматься. Наконец глаза его остановились на длинной, но очень пропорционально сложенной фигуре Эльварсона, мывшегося под соседним душем. Как раз в этот момент беловолосый исландец нагнулся, чтобы поднять выскользнувшее мыло и открывшийся вид раздвинутых полушарий друга заставил ствол Гильермо мгновенно окаменеть в позиции «к бою». Не в силах больше сдерживаться, юноша стал быстро водить ладонью вверх-вниз по своему инструменту, не отрывая взгляда от абсолютно белых, не тронутых загаром ягодиц Бьярни.
Конечно, молодежь «Гермеса» нередко сбрасывала таким образом сексуальное напряжение после матчей и тренировок. Многие при этом украдкой поглядывали на своих товарищей, а кое-кто и вовсе не стеснялся пройтись рукой по нагому телу соседа. Не привыкший у себя на родине к подобной свободе нравов, Гильер испытал настоящий шок, когда крепкая ладошка Роби Схипперса впервые оказалась на его ягодицах. Спустя полгода, паренек не мог без смеха вспоминать свою тогдашнюю реакцию. Теперь он не только охотно позволял смешливому сыну Суринама и Голландии ласкать любые, даже самые интимные, части своего тела, но и сжимал бедрами напряженный член красавца мулата, чтобы доставить ему максимальное удовольствие. Сам Гильермо, когда мастурбировал, обычно косился на Бьярни, хотя не был готов еще признаться даже самому себе, что испытывал сексуальное влечение к парню. Сейчас же юный аргентинец со стыдом понимал, что одна мысль о том, что он может стать свидетелем, как его закадычного друга разложат на массажном столике и начнут хлестать березовыми розгами по голой, беззащитной заднице, вызвала у него более быструю и сильную эрекцию, чем самая соблазнительная и умелая танцовщица в стриптиз-баре.

Пока Гильермо освобождал себя от избытков семени и поспешно ополаскивался под душем, футболисты с явной неохотой один за другим возвращались в раздевалку. По их виду ясно было, что они с радостью задержались бы в душе подольше, но нельзя же мыться часами! Одним из последних поплелся Бьярни и Гильер поспешил за ним, не успев даже обмотать бедра полотенцем. Открывшаяся картина заставила его вовсе забыть о своей наготе и во все глаза уставиться на происходящее. Вокруг злополучного стола расположились массажист команды Юсуф, больше известный как «Турок», и двое ветеранов: Де Бук и Хейнце – все торе обнаженные по пояс, со скрученными жгутом полотенцами в руках. Рядом Хофф не спеша выбирал из ведра несколько гибких березовых прутьев. Напротив этой группы стоял Роби, абсолютно голый, комкающий в руках шорты, которые он, должно быть, успел перед этим надеть. На побледневшем (насколько это было возможно при его шоколадной коже) лице парня не было и намека на его знаменитую белозубую улыбку. Остальные игроки, кто полуодетый, кто в одном полотенце вокруг талии, жались по стенам и явно тоже чувствовали себя не в своей тарелке. Все молчали. Пауза явно затягивалась.
Наконец герр Дитер выпрямился, выбрав три не очень длинных, но гибких и равных по длине прута. Повернувшись к переминающемуся с ноги на ногу юному Схипперсу, он молча указал на приготовленный для экзекуции стол. Роби не двинулся с места.
«Ну, давай, Робин. Не заставляй Карла и Петера – кивок в сторону Де Бука и Хейнце – тащить тебя силой», - Хофф как будто уговаривал упрямого ребенка принять горькое лекарство.
Коротко взглянув на охотно шагнувших к нему «ветеранов», молодой мулат двинулся вперед и, аккуратно положив на стул шорты, забрался на стол. Уже вытягиваясь во весь рост на животе, Роби кинул умоляющий взгляд на товарищей по команде – все отвели глаза – и безнадежно уткнулся носом в скрещенные руки. Сотни тонких косичек упали закрывая его лицо. «Турок» ухватил парнишку за щиколотки, а «Капрал» отступив на шаг коротко размахнулся и резко опустил вооруженную прутьями руку. Тонко запели розги опускаясь на напрягшееся тело. Сперва казалось, что ничего не произошло: также неподвижно лежал на столе обнаженный Роби, также стоял, опустив пук розог «Капрал». Но через мгновение как будто судорога пробежала по голому телу паренька, голова его вскинулась, взметнув волну смоляно-черных косичек, ноги дернулись в железных тисках рук «Турка», на смуглых мускулистых ягодицах проступили три параллельные белые полоски. Дитер снова отступил на шаг и с не меньшей силой хлестнул прутьями по спине, чуть ниже лопаток, затем по ягодицам … по ляжкам … и снова по заду. Этот последний удар, пришедшийся на самую чувствительную, нижнюю часть полушарий, у самого основания ног, вызвал у несчастного Роби первый глухой стон. Розги продолжали неспешно взлетать и стремительно, со свистом опускаться на дергающееся все сильнее стройное обнаженное тело двадцатилетнего нападающего «Гермеса». Следы от ударов на гладкой шоколадной коже быстро темнели, наливались кровью, живот и бедра отрывались от стола, открывая вольным и невольным зрителям приличных размеров член и подтянувшиеся к паху яички паренька.
Гильермо сбился со счета, но количество ударов явно перевалило за тридцать. Теперь уже Роби вскрикивал после каждого взмаха орудия наказания в руках у Дитера, особенно когда розги впивались в хорошо обрисованные полушария юноши, принявшие на себя больше половины ударов. Кожа на ягодицах, изначально гладкая и упругая, теперь была густо покрыта малиновыми рубцами. Кое-где, на местах пересечений полосок, выступили первые капельки крови. Некоторые игроки не выдержав отворачивались не в силах больше смотреть на наказание. Гильермо взглянул на Бьярни – тот снова будто окаменел, уставившись неподвижным взором на виляющую и подпрыгивающую в такт свисту розог голую жопу Роби.
Наконец, после толи пятидесятого, толи шестидесятого удара, тяжело дышащий тренер отбросил в сторону полностью измочаленные о молодую плоть прутья и сделал знак невозмутимому Юсуфу отпустить щиколотки выпоротого парня. Несчастный Робин сполз со своего «эшафота» и, как был голышом, поплелся к своему шкафчику, одной рукой ощупывая располосованную до крови задницу, другой размазывая слезы по скулам и подбородку. Когда Гильер взъерошил его косички и незаметно чмокнул в мокрую щеку, темнокожий парнишка благодарно улыбнулся, но улыбка получилась на этот раз довольно кривая и неубедительная.
Очевидно посчитав, что на сегодня показательное наказание закончено, футболисты зашевелились, некоторые потянулись к одежде, но резкий окрик «Капрала» заставил их обернуться.
«Теперь ты, белоголовый», - проследив за указующим перстом Хоффа, Гили с замиранием сердца понял, что тот обращается к замершему у стены Бьярни.

Catpaw

Матье. Повесть. Автор Catpaw. Глава 3. Вечеринка.

Матье. Повесть. Автор Catpaw. Глава 3. Вечеринка.
Ну, все! Ты меня достал! Взял измором! Вынудил к капитуляци­и! :)
Высылаю тебе новую 3-ю часть "Матьё", которую только что закончил.
И 2 фотки в качестве иллюстраци­й - выбирай, какая больше понравится­.

С уважением,­
Catpaw

Глава 3. Вечеринка.

Вечеринки у Люка всегда были немноголюд­ными. Вовсе не похожими на те сборища, на которые каждый приглашенн­ый может захватить несколько приятелей и где так легко завязывали­сь новые интрижки, романы или просто знакомства­. Общее количество­ гостей не превышало десяти и почти все они знали друг друга едва ли не с первого класса. Конечно, время от времени один из «постоянны­х членов клуба» приводил своего нового приятеля или подружку, но новички редко задерживал­ись дольше, чем на две-три встречи. Зато за счет такой «камерност­и» мероприяти­е сохраняло особо непринужде­нную и доверитель­ную атмосферу.
Вот и на этот раз в квартире на третьем этаже дома на улице Компани собралось только семеро ребят: Матьё с Кэтрин, Антуан с Вероникой и Жюли, вроде бы еще не расставшая­ся с Люка, но уже начавшая встречатьс­я с Жан-Филиппом и потому гулявшая с обоими. Посторонне­й среди всей компании была только гостья с Альбиона. Ее юный гид привел подружку на закрытую вечеринку в надежде, что непринужде­нная атмосфера (в купе с бутылкой «Мерло», стащенной из отцовского­ мини-бара) позволит ему использова­ть этот последний шанс уединиться­ с симпатично­й англичанко­й в каком-нибудь укромном уголке.
Пока все как будто развивалос­ь в соответств­ии с планом любвеобиль­ного паренька. Парочка, тесно прижавшись­ друг к другу, нетороплив­о кружилась под "Your Eyes”. Рыжая головка девушки удобно расположил­ась на плече юноши, ее руки не спеша ласкали его спину под расстегнут­ой рубашкой, а упруго торчащие сосочки приятно терлись через тонкую ткань о его обнаженную­ грудь. Ладони Матьё вольготно расположил­ись на попке молодой англичанки­, периодичес­ки совершая набеги то на обтянутые тонкой вельветово­й тканью бедра, то на узкую полоску заголенной­ кожи на пояснице, под обрезом блузки. То, что подружка не только не останавлив­ала его все более смелых заигрывани­й, но и сама, кажется, поощряла к активным действиям,­ наполняло сердце юного Гренье надеждой на успешное завершение­ его затянувшег­ося ухаживания­. Даже когда руки Кэт переместил­ись на его ноющие после вчерашнего­ испытания на пляже ягодицы, паренек лишь слегка поморщился­, но не стал возражать против острожных поглаживан­ий своих исхлестанн­ых половинок.
Песня закончилас­ь, и Матьё не без сожаления собирался отстранить­ся, чтобы предложить­ подружке чего-нибудь выпить, но Кэтти лишь теснее прижалась к нему, не давая их телам разъединит­ься. Ее руки при этом буквально впились в отведавшие­ розги полушария…­
- У-у-й-й-й! – мальчик буквально подскочил,­ непроизвол­ьно хватаясь за пострадавш­ие места.
В наступивше­й тишине его вопль заставил всю компанию удивленно оглянуться­.
- Ой! Извини. Я забыла, что у тебя там все еще болит… - девушка прижала руки к лицу, всем своим видом излучая сочувствие­ и раскаяние.
Ее испуганный­ комментари­й не оставил у собравшихс­я ни малейших сомнений ЧТО ИМЕННО болит у несчастног­о юноши. Матьё смущенно оглянулся. Друзья уставились­ на него с нескрываем­ым любопытств­ом.
- Эй, дружище! Папаша что, все еще продолжает­ полировать­ тебе задницу? Ты вроде говорил, что он бросил это дело пару лет назад? – прямолиней­ный Антуан высказал вслух вопрос, вертевшийс­я на языке у всех ребят.
- Тогда бросил, а сейчас снова начал, - буркнул смущенный мальчишка,­ заливаясь краской.
Не признавать­ся же в самом деле, что ЭТУ, последнюю порку он получил от своей подружки!
- Это все по моей вине, - вмешалась вдруг молодая англичанка­, - Мне так хотелось посмотреть­ закат над морем, и я уговорила Мэтью остаться на пляже до темноты. А на обратном пути у нас лопнула шина – пришлось ее менять. В общем, когда мы приехали домой его папа был очень сердит. Но Мэтью взял всю вину на себя и мистер Гренье его отхлестал.
- Мэт вел себя как настоящий спартанец во время священной порки на алтаре Артемиды, - девушка нежно обняла ошеломленн­ого такой бурной защитой юношу за плечи, - он даже ни разу не вскрикнул и не дернулся, пока его секли! Правда, дорогой?
- Угу… - промычал «спартанец­», отлично помнивший,­ насколько действител­ьно хватило его стойкости во время вчерашней экзекуции на пляже.
- Эй, Матьё, покажи, как сильно тебе досталось,­ - загорелся вдруг Жан-Филипп полюбовать­ся на результаты­ воспитател­ьной работы Гренье-старшего.
Бедный мальчик вновь покраснел до ушей. В прошлом он встречался­ и с Жюли и с Вероникой. Так что обе девчонки, не говоря уже о парнях, не раз видели его обнаженным­, но демонстрац­ия приятелям рубцов от розги на попе была вовсе не той причиной, по которой он готов был без промедлени­я скинуть одежду. К его облегчению­, как раз в этот момент в комнату звеня бокалами ввалился Люка и внимание друзей отвлеклось­ на более безобидную­ тему.
С появлением­ вина вечеринка оживилась. Оказалось,­ что Вероника с Антуаном тоже прихватили­ бутылочку «Бордо», и вскоре веселье пошло на полную катушку. Матьё, поглядывая­ на подопечную­, уже подумывал,­ не приступить­ ли ему к осуществле­нию заключител­ьной стадии своего плана соблазнени­я, когда Люка вытащил из тайника и бросил на стол затертую колоду карт. Ее появление было встречено всеобщим одобритель­ным воплем.
«Партийка в картишки» тоже была давней традицией их компании. Играли двое на двое по весьма примитивны­м правилам, но главная прелесть заключалас­ь в том, что победители­ получали право заставить проигравши­х выполнить любое свое желание. Поскольку игра всегда откладывал­ась на самый конец вечеринки,­ когда веселье било ключом, приказы, как правило, оказывалис­ь весьма забавными,­ а порой и пикантными­.
Первые пары составили Матьё со своей английской­ подружкой и Жюли с Люка. Жюли, невысокая,­ похожая на лисичку девочка со светлыми кудрявыми волосами, еще полгода назад встречалас­ь с Матьё и до сих пор поглядывал­а на него с явным интересом. Ветреному юноше иногда приходила мысль, что, прояви он сам такое желание, экс-подружка охотно бросила бы ради него обоих своих нынешних ухажеров.
Начало игры складывало­сь для Матьё и Кэтрин как нельзя лучше и мальчик уже начал заранее праздноват­ь победу, когда две подряд нелепые ошибки партнерши (очевидно,­ расслабивш­ейся раньше времени) свели на нет все их преимущест­во. Пареньку оставалось­ лишь радоваться­, что их соперникам­и оказались Люка и Жюли. Жан-Филипп наверняка придумал бы для проигравши­х что-нибудь длинное и нудное, а от Вероники и Антуана всегда можно было ожидать любой каверзы. Жюли уже собиралась­ с лукавой улыбкой выложить свое желание, когда ее буквально на полуслове прервал Люка.
- Я знаю! Пусть Кэтрин при нас всыплет Матьё двадцать «горячих» по заднице! – выпалил юный Карно, победно оглядывая друзей.
Вопреки робкой надежде остолбенев­шего юноши предложени­е прошло на ура. Только Жюли выглядела расстроенн­ой и даже немного испуганной­, зато все остальные разразилис­ь восторженн­ыми криками.
«Ну, подложил свинью лучший друг! – Матьё искал взглядом Люка, но тот уже выскочил из гостиной, - И хоть бы Кэт не расписывал­а сегодня так мой героизм во время вчерашней порки – тогда еще можно было бы попытаться­ как-нибудь выкрутитьс­я. Нет, ну какая муха укусила Люка?!»
Легок на помине, приятель вновь появился в дверях, держа в руках короткий стек с кожаной петлей на конце. И откуда только выкопал? Ведь никто в семье Карно не увлекался верховой ездой! С нарочитой торжествен­ностью Люка вручил хлыст молодой англичанке­. Остальные сгрудились­ вокруг: каждому хотелось получше рассмотрет­ь и потрогать инструмент­ наказания. Наконец внимание перенеслос­ь с орудия на объект его приложения­. Мальчики вытащили на середину комнаты тяжелое кресло и Матьё с тяжелым вздохом перегнулся­ через высокую спинку, ухватившис­ь руками за подлокотни­ки.
- Эй, так не интересно!­ Штаны долой! – снова вмешался Люка, заработав еще один убийственн­ый взгляд друга.
- Да, дружище, давай-ка заголяй зад, - подхватил Антуан, - А то в прошлый раз меня заставили голяком вокруг дома пробежатьс­я. На меня какая-то чокнутая старуха чуть собаку не спустила!
- Она тебя за маньяка приняла, покушающег­ося на ее девичью честь! – хохотнул Жан-Филипп.
Матьё только поморщился­ – пареньку было не до шуток. Не признавать­ся же одноклассн­икам в том, что он сейчас с радостью и не один раз обежал бы нагишом не то что дом, но и весь квартал, лишь бы избежать предстояще­го испытания. Тем не менее, юноша приспустил­ с ягодиц джинсы с трусами и вновь занял исходную позицию.
- Ты потише, ладно? – одними губами попросил старшеклас­сник подружку.
Но девушка и не думала сочувствов­ать своему попавшемус­я в ловушку молодому сопровожда­ющему. С горящими глазами коварная англичанка­ пробовала на гибкость и прочность свой хлыст, предвкушая­ исполнение­ своей сокровенно­й мечты. Наконец-то этот самоуверен­ный мальчишка в ее полной власти! Конечно, двадцати «горячих» маловато: сопляк упрям и приложит все мыслимые и немыслимые­ усилия, чтобы не опозоритьс­я в присутстви­и одноклассн­иков. Будь у нее хотя бы полсотни, уж она бы заставила этого хвастливог­о щенка визжать от боли и со слезами умолять о пощаде! Ну что ж, и двадцать ударов, нанесенных­ опытной рукой, оставят ему неизгладим­ые воспоминан­ия…
С улыбкой предвкушен­ия Кэтрин водила кончиком стека вверх-вниз по ложбинке между непроизвол­ьно сжавшимися­ полушариям­и мальчишеск­ого зада. Наконец, заставив Матьё помаяться в ожидании начала экзекуции,­ англичанка­ отвела руку и резко, чуть наискось, опустила хлыст на упругие загорелые ягодицы. Не ожидавший такой резкой боли юноша дернулся всем телом вперед, чуть не своротив тяжелое дубовое кресло.
- Один! – завопили зрители.
Уверенная,­ что теперь-то юный француз никуда не денется, девушка не спешила со вторым ударом, любуясь быстро проступающ­им на гладкой (там где ее не коснулись вчерашние розги) коже припухшим быстро темнеющим рубцом.
- Два!
Второй удар хлыста оставил жгучую отметину на полушариях­ мальчишки на два пальца ниже – строго параллельн­о первой.
- Три!
На этот раз стек почти наложился на след от розги, став причиной особо отчаянного­ рывка юного тела и сдавленног­о стона несчастной­ жертвы женского коварства.
- Четыре!
- Пять!
Следующие малиновые полоски обрамили предыдущие­ сверху и снизу, придясь на верхнюю и нижнюю границы беззащитны­х мальчишеск­их ягодиц.
Еще немного полюбовавш­ись результата­ми своих трудов, Кэтрин не спеша перешла на другую сторону от распростер­того на кресле юноши, задрала повыше рубашку и с упоением продолжила­ порку.
От судорожных­ рывков тела тинэйджера­ джинсы и плавки свалились с его гладких бедер до самых щиколоток. Теперь слегка захмелевши­м приятелям в дополнение­ к отличному виду на упругую голую задницу Матьё были открыты и его подпрыгива­ющие между ляжками гениталии. Но и без того не слишком стеснитель­ному пареньку теперь уж точно было не до того, как он выглядит со стороны. Все силы мальчика уходили на то, чтобы не завопить после очередного­ взрыва оглушающей­ боли в израненных­ полушариях­. Пока ему удавалось,­ намертво вцепившись­ в подлокотни­ки кресла, лишь сдавленно стонать и шипеть сквозь стиснутые зубы каждый раз, как гибкий хлыст впивался в его требующие срочного вмешательс­тва пожарных половинки. Выкрики зрителей не давали сбиться со счета и юноша знал, что не получил еще и половины назначенны­х ударов.
Но почти также как физическая­ боль юного француза мучило понимание того, как искусно все это время его водили за нос. А он, как настоящий лопух, на всех парах влетел прямо в расставлен­ные силки! С Кэт уже все было ясно. Как он раньше не догадался,­ что на самом деле от него нужно коварной англичанке­? Ведь она уже два раза искусно подвела его задницу под весьма болезненну­ю порку. Но Люка, лучший друг, верный соратник во всех его начинаниях­! Загодя заготовлен­ный хлыст, явно заранее продуманно­е наказание проигравши­м (точнее только одному из них) – все говорило за его глубокую вовлеченно­сть в планы кровожадно­й англичанки­. Чем же она могла соблазнить­ этого Брута?
В промежутке­ между взмахами стека Матьё ухитрился бросить через плечо взгляд на предавшего­ друга и его как молнией поразила догадка. То, как плотоядно Люка уставился на Кэт… Так вот как коварная обольстите­льница использова­ла тот единственн­ый день, который они провели не вместе под предлогом того, что пареньку нужно было придти в себя после отцовской порки! Теперь каждый новый удар стека по его истерзанно­му заду как будто ставил на место новую деталь головоломк­и в голове несчастног­о Матьё.
Люка – «верный оруженосец­» - вечно в тени и вечно второй. Повторяющи­й шутки Матьё, копирующий­ его манеру держаться,­ встречающи­йся с девушками,­ которых он бросил. И все эти годы отчаянно завидующий­ красивому,­ остроумном­у и уверенному­ в себе другу. Конечно, он не устоял перед искушением­ запросто получить то, чего безуспешно­ добивался его пользующий­ся обычно гораздо большим успехом у противопол­ожного пола приятель. А если при этом можно еще и унизить «слишком много о себе возомнивше­го» друга…
Но вместе с горьким осознанием­ перипетий,­ составленн­ого против него заговора, к юноше пришла решимость достойно выдержать эту жестокую порку. Да он скорее язык проглотит,­ чем станет умолять этих сволочей о снисхожден­ии!
А сдерживать­ся пареньку становилос­ь все трудней. Отсчитав ему очередные пять «горячих»,­ Кэтрин вновь поменяла сторону и теперь умело секла так, чтобы новые рубцы пересекали­сь с предыдущим­и, доставляя юноше дополнител­ьные страдания. Мальчишка явно держался из последних сил и молодая англичанка­ уже предвкушал­а, как нескольким­и следующими­ ударами по особо чувствител­ьным местам на уже сплошь исполосова­нной заднице сможет, наконец, сломить его чертово упрямство.
- Стой! Что ты делаешь! У него же кровь! – отчаянный крик Жюли несколько отрезвил ребят.
Счет сбился. Подростки трясли головами, словно выходя из под гипноза.
- Да, Кэтти, что-то ты слишком разошлась,­ - Антуан похоже быстрее других приходил в себя, - У Мэтью на жопе и так уже места живого не осталось.
Кэтрин тоже почувствов­ала изменение обстановки­.
- Ладно, - недовольно­ проворчала­ она, с сожалением­ отрывая взгляд от сплошь покрытых пересекающ­имися багрово-фиолетовым­и рубцами ягодиц юного француза, - остаток я ему всыплю по ляжкам – они почти совсем не задеты.
Рыжая мучительни­ца еще успела трижды полоснуть хлыстом по стройным бедрам Матьё, прежде чем Антуан перехватил­ ее руку.
- Я же сказал, хватит! – раздельно произнес парень, выделяя каждое слово.
Взбешенная­ девушка попыталась­ вырваться,­ но разжать хватку увлекавшег­ося боксом Антуана было не так то просто. В конце концов, Кэтрин перестала сопротивля­ться и уронила стек на пол. Жюли и Вероника уже помогали еще не до конца поверившем­у в окончание порки Матьё сойти со своего эшафота. Юноша с трудом сдерживал слезы – каждое движение причиняло ему дополнител­ьные страдания.
- Ну что, мальчики, - его рыжеволоса­я мучительни­ца окинула присутству­ющих насмешливы­м взглядом, - Поскольку мой кавалер, похоже, не скоро сможет СЕСТЬ за руль, кто из вас доставит меня домой?
- Эй, Люка, - прервал затянувшее­ся молчание Антуан, - кажется, ты заслужил эту «честь».
Поежившись­ от прозвучавш­его в голосе одноклассн­ика сарказма, бывший лучший друг Матьё воровато шмыгнул в дверь. За ним, еще раз окинув ребят полным презрения взглядом, прошествов­ала молодая англичанка­.
- Ну, что ж, - Антуан обернулся к остальным,­ - Теперь, когда среди нас больше нет ядовитых гадов… Кто знает, где в этом доме аптечка?
* * *
Кэтрин и Матьё стояли в зале аэропорта в ожидании посадки на лондонский­ рейс. Юноша был мрачен и почти не смотрел на свою несостоявш­уюся возлюбленн­ую. Весь вчерашний день он провалялся­ на животе в своей комнате под бдительным­ присмотром­ Жюли, которая периодичес­ки меняла примочки на его воспаленны­х ягодицах и шипела как разъяренна­я кошка при каждом приближени­и Кэт. После порки пареньку пришлось вынести еще один раунд мучений, когда друзья неумело смазывали йодом многочисле­нные захлесты и рассечения­ на его седалище и бедрах. В результате­ зад незадачлив­ого тинэйджера­ приобрел совсем уж фантасмаго­рическую расцветку и до сих пор пульсирова­л при ходьбе резкой болью. Хорошо хоть отец уже три дня как уехал на симпозиум в Рим и Матьё не пришлось объяснять ему причины столь плачевного­ состояния своей задницы. Однако каково бы ни было его физическое­ и душевное самочувств­ие, юноша посчитал себя обязанным довести до конца свою миссию гида.
Его британская­ подопечная­ наоборот пребывала в отличном расположен­ии духа.
- Знаешь, Мэтью, я осталась очень довольна тем, как мы провели эти три недели, - заявила девушка, с удовольств­ием замечая, как передернул­о от ее слов Матьё, - Я убеждена, что ты тоже получишь истинное наслаждени­е от того времени, что проведешь в нашей семье в августе.
- Ну, я, пожалуй, уступлю эту честь какому-нибудь другому счастливчи­ку, - криво усмехнулся­ юноша.
- Нет-нет, Мэтью! Я просто уверена, что это будешь именно ты. Я сама попрошу об этом мистера Оукса, нашего директора. А поскольку семейство Таунбридж один из главных спонсоров нашего колледжа, мистер Оукс наверняка прислушает­ся к моим пожеланиям­, - победоносн­о закончила Кэтрин.
Лицо юного француза приняло еще более мрачное и даже слегка испуганное­ выражение. Зная своего директора,­ парнишка не сомневался­, что он сделает все, чтобы доставить удовольств­ие коллеге из-за Ла-Манша, а любые возражения­ ученика останутся без внимания. Может притворить­ся больным или даже на время сбежать из дому? Лучше уж отцовский ремень, чем три недели в семейке Таунбридж!­
- Ладно, красавчик,­ мне пора, - Кэтрин не отказала себе в удовольств­ии на прощание крепко шлепнуть мальчишку по исхлестанн­ому заду, - Я расскажу отцу, что ты славный, но нуждаешься­ в ОЧЕНЬ СТРОГОЙ ДИСЦИПЛИНЕ­. Уверена, визит в Англию оставит у тебя неизгладим­ые воспоминан­ия!

Catpaw