ФК «Гермес» (Гильермо и Бьярни). Повесть. Автор Catpaw. Глава 2

ФК «Гермес» (Гильермо и Бьярни). Повесть. Автор Catpaw. Глава 2
«Теперь ты, белоголовый», - проследив за указующим перстом Хоффа, Гили с замиранием сердца понял, что тот обращается к замершему у стены Бьярни.
Заглянув в белое как мел лицо молодого исландца, Гильермо испугался, что его друг сейчас грохнется в обморок или, еще хуже, начнет умолять тренера отменить наказание. Для аргентинца такое малодушие означало бы конец их дружбы …

Он всегда презирал своего младшего братца Хавьера, который, будучи любимцем отца, без зазрения совести начинал хныкать и выпрашивать снисхождения после первых же соприкосновений ремня с его прыщавыми тощими половинками. При этом маленький паршивец по подлому закладывал старших братьев и сестер. Отец досадливо морщился, но действительно часто прощал Плаксу-Хави. Однако потом он, как будто стесняясь своей слабости, с еще большим рвением обрабатывал голые задницы других провинившихся. Позже, зная, что упрямому Гили гордость никогда не позволит оспаривать свое, пусть даже несправедливое, наказание и в тайне завидуя его футбольным успехам, Хавьер стал специально навлекать на старшего брата отцовский гнев. Наведываясь из столицы домой, юноша с удивлением узнавал о себе массу сплетен, либо вообще не имеющих под собой оснований, либо полностью искажавших реальные события. К сожалению, стареющий дон Луис охотно верил этим «случайно услышанным» небылицам и в каждый приезд сына вместо ожидаемых теплых слов по поводу успешно развивающейся спортивной карьеры оголял пареньку зад и так обрабатывал оба полушария ремнем, что весь неблизкий обратный путь до Буэнос-Айреса тому приходилось проделывать стоя, даже если в рейсовом автобусе и были свободные места.
В свой последний визит в родной городок Гильермо практически случайно узнал о кознях младшего братца и обида на несправедливость ситуации толкнула его на то, чего он раньше избегал – откровенный разговор с отцом. Ни словом не упомянув о Хавьере, Гильер постарался только нарисовать родителю действительную картину своей жизни: что в клубе он пользуется уважением не только ровесников, но и старожилов, что в свои девятнадцать лет он стал игроком основы сборной и имеет заманчивое предложение из Европы, которое позволит всей семье перебраться в столицу и зажить той обеспеченной жизнью, о которой они так давно мечтали. Дон Луис бесстрастно выслушал горячую исповедь сына и, не проронив ни звука, резко указал ему на знакомую кушетку. Внутри у юноши все оборвалось – он понял, что отец не поверил ни одному его слову и никакие споры и разъяснения ничего не изменят. Однако его уважение к человеку всю жизнь вкалывавшему как лошадь, чтобы поставить на ноги своих многочисленных отпрысков, была еще сильна и поэтому Гильер понуро поплелся к своему «эшафоту», на ходу расстегивая молнию на джинсах и, спуская их вместе с трусами до колен.
Однако на этот раз отец не взялся сразу за привычное орудие порки, а достал два ремешка потоньше. Одним он туго скрутил предплечья Гильермо за спиной, а другим примотал его ступни к спинке кушетки. Затем он ушел, оставив сына в томительном ожидании. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем скрипнула дверь и в комнате вновь послышались шаги. Приготовившись к неизбежной боли, Юноша вывернул шею, чтобы взглянуть отцу в глаза и встретился взглядом с ухмыляющимся во весь рот Хавьером. Шестнадцатилетний подонок стоял над его беспомощным обнаженным ниже пояса телом, похлопывая по ладони сложенным вдвое знакомым родительским ремнем.
«Что, удивлен? Да, братишка. Предок в последнее время сильно сдал и теперь доверяет мне так сказать загонять в крааль заблудших овец. Я уже драл и Джованни и Розу с Констанс, но, скажу откровенно, исполосовать твою суперзвездную жопу будет для меня высшим кайфом».
Гильермо зарычал от ярости, а мальчишка, пользуясь беспомощностью связанного брата, стал не спеша поглаживать и тискать его обнаженные полушария, отпуская скабрезные замечания, о том как, по его мнению, используют эту соблазнительную задницу после матчей футболисты «Ривер Плейт». Как ни сжимал Гили ягодицы, Хавьер раздвинул их и стал медленно вдавливать палец в узкую дырочку паренька. Можно было только догадываться, что еще входило в его намерения, но в этот момент на лестнице, за приоткрытой дверью, послышались шаги и тинэйджер как ужаленный отскочил от кушетки, спешно хватая отложенный в сторону ремень.
«Ты что, еще не начинал?» – только сейчас, после слов брата, Гильермо заметил, что отец тяжело дышит и выглядит еще более измотанным, чем обычно.
«Я … Извини … Ну, я просто хотел сперва поговорить … то есть объяснить …»
«Хави, я просил тебя высечь твоего непутевого брата, а не вести с ним душеспасительные беседы», - дон Луис тяжело опустился на стул в углу комнаты и замолчал.
«Да-да, конечно, папа. Я просто подумал …» – не договорив, мальчишка развернулся и что есть силы полоснул ремнем по оголенным ягодицам брата.
Гильермо казалось, что порка длилась целую вечность и никогда не кончится. Дело было даже не в физической боли, хотя его зад и ляжки приняли тогда на себя не менее семидесяти ударов, - в конце концов, у тщедушного Плаксы-Хави не было ни силы, ни наработанной многолетним опытом сноровки главы семейства. Просто порка, символизирующая собой суровое, но справедливое (пусть даже не всегда заслуженное) наказание, когда осуществлялась рукой отца, теперь, когда ремень был в руках лживого шестнадцатилетнего подонка, превратилась в заурядное издевательство.
Хавьер старался вовсю, сплошь покрывая все обнаженные части тела Гили от поясницы до колен ярко-красными, сливающимися друг с другом рубцами. Возможно, он догадывался (а может и знал), что другой возможности получить в свое полное распоряжение голую задницу восходящей звезды аргентинского футбола ему не представится. Сопляка раздражало, что он не может еще усилить унижение всегда презиравшего его старшего братца похабными комментариями или еще каким-нибудь изощренным образом. Он специально начал затягивать интервалы между ударами и все чаще украдкой поглядывал на отца, надеясь, что тот оставит его наедине с его беспомощной жертвой. Однако глава семейства по-прежнему неподвижно сидел в своем углу, не прерывая затянувшейся экзекуции, но и не выказывая намерения уходить. В конце концов, затягивать порку уже было невозможно и, еще несколько раз вытянув Гильера по наиболее пострадавшим частям его пылающих половинок, Хави тяжело дыша отступил от кушетки и опустился на край письменного стола.
Тогда дон Луис медленно поднялся и стал не спеша развязывать путы, врезавшиеся в руки и щиколотки старшего сына. Показалось или нет парню, что в серых глазах отца мелькнула тень сожаления или даже понимания? В любом случае никто из них не сказал ни слова. Юноша, кривясь от прикосновения грубой ткани к воспаленной коже, натянул джинсы на свою исполосованную задницу и, не оборачиваясь, выскочил из комнаты. В тот же вечер он, ни с кем не прощаясь, вернулся в Буэнос-Айрес и там через неделю подписал контракт с «Гермесом».

… Медленно, словно преодолевая сопротивление вдруг сгустившегося до плотности воды воздуха, Бьярни оторвался от стенки и шагнул по направлению к ожидающему его ведру с розгами. Остановившись на полпути, юноша начал непослушными пальцами развязывать узел на полотенце, прикрывающим его бедра. Когда, наконец, ткань скользнула на пол, открывая два мускулистых полушария, покрытых гладкой упругой кожей, Гильермо почувствовал, что его успокоившийся на время член вновь начинает проявлять активность. Он поспешно прикрыл свое мужское достоинство рукой, в тоже время не отрывая взгляда от теперь уже полностью обнаженного тела своего светловолосого друга, которого помощники Хоффа раскладывали на массажном столе. Видимо опасаясь, что им даже вдвоем будет не просто справиться с почти двухметровым парнем, если он попытается вырваться во время порки, Де Бук и Хайнце накрепко притянули запястья молодого голкипера к ножкам, «Турок» навалился на ноги жертвы, прижимая их к поверхности стола. Подошел и тренер, уже со свежими розгами в руках.
«Три гола, Эльварсон, три гола!» – герр Дитер осуждающе покачал головой, продолжая выравнивать отобранные прутья, «Как ты думаешь, по двадцать пять «горячих» за каждый будет справедливо, а?» Бьярни молчал, невидящим взглядом уставившись стоящему перед ним Хайнце куда-то в район диафрагмы.
«Капрал» постоял еще пару секунд, как будто ожидая ответа, затем далеко отвел руку с розгами и со свистом полоснул ими по голым бедрам юноши, чуть ниже рефлекторно сжавшихся в ожидании удара ягодиц. Все тело молодого исландца вздрогнуло как от удара электрического тока, белокурая голова мотнулась из стороны в сторону, но он не издал ни звука. За первым ударом тут же последовал второй, затем третий, четвертый, пятый – каждый чуть выше другого они ложились сперва на стройные ляжки, затем на чуть раздвинутые половинки зада и на поясницу паренька. Дойдя до середины спины, тренер вновь спустился к своей самой любимой мишени и стал не спеша, с оттяжкой, обрабатывать жопу Бьярни, стараясь не пропустить ни одного сантиметра поверхности.
На молочно-белой коже юного потомка викингов малиновые полоски проступали гораздо отчетливей, чем на смуглом теле Роби. На поле Эльварсон обычно носил длинные, почти до колен, трусы и высокие гетры, а кепка с широким козырьком прикрывала от солнечных лучей лицо. Более того, к удивлению Гили, даже на пляже его друг обычно не снимал шортов и рубашки с длинным рукавом. Однажды, когда они уже достаточно сблизились, Бьярни объяснил ему, что его кожа плохо переносит ультрафиолет и вместо загара только краснеет и облезает. Но сейчас, приняв уже значительное количество розог, задница исландца потеряла свою обычную белизну и разукрасилась всеми оттенками красного, с проступающими уже кое-где на пересечении рубцов капельками крови.
Тем временем ствол Гильермо по-своему прореагировал на продолжающуюся экзекуцию и вновь занял полную боевую позицию. Только тут юноша вспомнил, что абсолютно гол, и ужаснулся, что любой, кто случайно бросит взгляд в его сторону, тут же заметит его «неадекватную» реакцию на истязание лучшего друга. Его шкафчик с одеждой был на противоположной стороне раздевалки, но на счастье на ближайшем кресле валялось забытое кем-то полотенце. Гили метнулся к нему, как утопающий к спасательному кругу. Но когда казалось, что цель уже достигнута, кто-то вдруг перехватил его руку, а затем мягко, но решительно, обхватив за пояс, увлек в промежуток между шкафчиками. Оторопевший парнишка еще пытался вырваться, боясь в тоже время шумом привлечь чье-нибудь внимание, а знакомая коричневая ладонь уже сомкнулась на его неугомонном орудии и начала равномерное движение вверх-вниз, вверх-вниз.
Роби (ну кто еще это мог быть, кроме этого нахального красавчика мулата!?) так плотно прижимался к молодому аргентинцу, что между их разгоряченными обнаженными телами не оставалось ни малейшего просвета. Гили чувствовал учащенное дыхание Схипперса на своем правом ухе, твердый как камень член терся о его напрягшиеся ягодицы. Молодой аргентинец испытывал ранее неведомые ему ощущения. Непрекращающегося аккомпанемент свиста прутьев, размеренно опускающихся на голое тело Бьярни, только усиливал наслаждение. «А ведь увидь меня сейчас папаша, он, пожалуй, утвердился бы в справедливости кое-чего из наговоров ублюдка Хави», – мелькнула вдруг внезапная мысль.
Воспоминание об отце сразу отрезвило Гильермо и вернуло ему ощущение реальности. Парень дернулся, пытаясь вырваться, и смуглые руки Роби нехотя выпустили его, напоследок скользнув по упругим гладким бедрам. Гили выскользнул из ниши между шкафчиками и бросил обеспокоенный взгляд на обнаженное тело растянутого на столе друга.
Увиденное заставило юношу вздрогнуть. Задница Бьярни выглядела ужасно. На обоих полушариях не осталось уже ни одного не задетого прутьями места. Кожа на них сделалась темно багровой, что еще больше контрастировало с молочной белизной почти не тронутых лопаток и икр исландца. Теперь тренер намеренно стегал наискосок по уже отведавшим немало розог местам, причиняя парню нестерпимую боль. Гильер видел, что почти каждый новый удар оставляет на исхлестанных обнаженных половинках Эльварсона кровоточащие порезы и ранки.
В этот момент «Капрал» отбросил в сторону измочаленные о мускулистое молодое тело розги и юный аргентинец с облегчением подумал, что экзекуция уже подошла к концу, но подручные Хоффа не спешили освобождать жертву ожидая пока тот выберет в ведре новый пучок.
Гильермо перевел взгляд с всецело занятого этим важным занятием «коуча» на его получившего минутную передышку «пациента» и встретился взглядом со своим несчастным другом. Было в этих глазах что-то, что заставило паренька вздрогнуть. Дело было даже не в том, что впервые за время их знакомства глаза невозмутимого скандинава были полны слез. В них было отчаяние человека дошедшего до предела своего терпения. Гили вдруг понял, что для Бьярни почему-то жизненно важно не вскрикнуть, не запросить о пощаде, но он уже на грани своих возможностей стоически переносить боль. Что следующие несколько ударов все же сломают его волю и тогда случится что-то страшное, чего он, Гильермо Дэниел Рикардо Сегьерра, себе никогда не простит.
Как всегда, приняв решение Гильермо ринулся вперед стремительно и не задумываясь о возможных последствиях. «Послушайте, entrenador (как всегда, когда волновался Гили начинал вставлять испанские слова), может с него уже довольно, а? Ну, первый гол – ладно, может он и виноват, но ведь за него вы ему уже всыпали, правильно?». Хофф замер в неестественной позе, как будто его хватил паралич. Казалось, он был так поражен, как если бы с ним на тренировке заговорили футбольные ворота или сумка с мячами. «А во втором, там «Большой Бук» лоханулся – промахнулся мимо мяча. (Де Бук одарил мальчишку ненавидящим взглядом). А в третьем – там я отдал неточную передачу и вышел выход один на…» – Гильер осекся, сообразив, что, кажется, сболтнул лишнего. «Влип… Вот влип!» – мелькнуло в голове, - «Ну почему со мной всегда так: хочешь кому-нибудь помочь, а влипаешь сам по самые… по самые уши!»

Catpaw