Под флагом Мартиники (Часть 4)

Под флагом Мартиники (Часть 4)
В понедельник в школу Русик надел свои самые свободные штаны в робкой надежде скрыть от одноклассников печальные последствия знакомства с розгой месье Одиго. Надежде этой, как он и сам догадывался, не пришлось прожить и часу. Второй парой у 9-ого «А» была физкультура, а физрук Семен Андреевич по прозвищу «Шварц» был фанатичным поклонником гигиены и тщательно следил, чтобы ученики принимали душ и до и после занятий. Так что уже на первой перемене в раздевалке мальчиков Плавников и Одиго продемонстрировали одноклассникам свои основательно выпоротые задницы.
Женьку никто особо вопросами не доставал. Карта Москвы между Плющихой и Садовым так и пестрела значками посольств и консульств со всех концов света, так что ученики школы были привычны, как к детям дипломатов из разных стран мира, так и к причудам их родителей. Кроме тоги и сам Людовик-Эжен-Лоран-Анри не способствовал ненужному ажиотажу, выказав абсолютное хладнокровие при демонстрации одноклассникам своих живописно разукрашенных половинок.
Руське пришлось тяжелей. Поскольку Сергей Константинович Плавников был хорошо известен всей школе, как существо безобиднейшее, не способное даже мухи обидеть, не то что задать трепку собственному сыну, идея о том, что Руськин отец, «откушав озверину», обзавелся розгами и выдрал сына как сидорову козу, была отвергнута всеми и сразу. Зато другие версии гуляли одна фантастичней другой. От той, что Плавник за приличные бабки снялся на С/М видео в подпольном салоне, до той, что у Веника окончательно лопнуло терпение и он на пару с биологичкой выловил нерадивого ученика в темной подворотне и устроил ему там форменную экзекуцию с применением подручных средств. Большинство однако, вполне могло сложить 2+2 и догадывалось, что порку Плавников получил за компанию с Одиго-младшим от папы-консула. Лёха Кель даже подвалил с Руське с предложением, сфоткать его украшенную рубцами жопу и выкачивать из иностранного дипломата деньги, угрожая обратиться в милицию. Получив в ответ пожелание отвалить, начинающий шантажист презрительно хмыкнул и заявил, что «некоторые лохи не понимают собственной выгоды».
* * *
Однако день проходил за днем и по мере того, как бледнели рубцы на Руськиной заднице, у одноклассников все чаще появлялись другие темы для пересудов.
Русик продолжал наведываться в хоромы Одиго по нескольку раз на неделе, старательно избегая, правда, субботних вечеров. Женька, впрочем, больше и не настаивал. Плавников-старший первое время подозрительно посматривал на сына, когда тот возвращался от своего «экзотического» приятеля. Но поскольку никаких следов пыток и тяжких телесных наказаний на теле паренька больше не появлялось (синяки и ссадины после спаррингов с приятелем и катания на скейте не в счет), Сергей Константинович вскоре успокоился, списав памятное неприятное происшествие на «различия культур» и «плохое знание иностранцем русского языка».
Руська, к собственному удивлению, быстро освоился с принятой у младших Одиго наготой и уже без тени смущения скидывал с себя всю одежку, едва переступив порог апартаментов консула. Да и правда, чего уж стесняться после публичной порки, когда все его самые интимные части тела были выставлены на самое что ни на есть всеобщее обозрение!
Несколько огорчало тинэйджера лишь то, что отношения с Натали так и не получили ожидаемого им романтического развития. Женькина сестра, похоже, воспринимала его как еще одного младшего братишку, а не потенциального бой-френда, придерживаясь в общении доброжелательно-насмешливого тона.
Зато их дружба с Эженом крепла день ото дня и мальчишки уже представить себе не могли, что впервые увидели друг друга всего-то несколько недель назад. Теперь же каждый вечер, проведенный без друга, становился для Руськи пустым и скучным. Не увлекали больше ни столь любимые раньше (порой в ущерб урокам) компьютерные игры, ни скейт, ни футбол. Даже давняя мечта о путешествии на какой-нибудь тропический остров уже не казалась настолько заманчивой, если рядом не будет Женьки. Юный подданный Мартиники испытывал, судя по всему, сходные переживания, поскольку мобильник частенько сообщал о получении очередной смски от Эжена в тот самый момент, когда Руськина рука тянулась к нему, чтобы связаться с другом.
Было, правда, среди чувств московского паренька к другу одно, которое «не подлежало разглашению» поскольку порядком смущало его самого. Дело в том, что хотя собственную субботнюю порку Плавников до сих пор вспоминал с содроганием, суровая экзекуция, которой подвергся перед этим юный креол, вызывала у подростка совсем иные чувства. Приятная дрожь пробегала по телу каждый раз, как память услужливо подкидывала образ крепкой, округлой Женькиной попки с расцветающими на ней одна за другой пунцовыми полосками от хлестких «поцелуев» гибкого ротангового прута. Поочередное напряжение и расслабление мышц широко разведенных ягодиц и ляжек приятеля во время порки вызывала невольное напряжение Руськиного орудия вместе с заливающим уши и щеки стыдливым румянцем. Воспоминания не тускнели еще и потому, что каждое воскресенье Эжен без всякого стеснения демонстрировал закадычному другу свежие следы болезненного знакомства его полушарий с консульской розгой. Каждый раз сердце юного москвича разрывалось между искренним сочувствием к страданиям друга и желанием добавить десяток-другой звонких шлепков по его и без того пылающим половинкам.
В конце концов, парень нашел выход, временно примиряющий в нем «доктора Джекила» и «мистера Хайда». Помня о том, какое облегчение принесли ему прикосновения Женькиных рук к его только что отведавшему ротанга заду, Русик однажды, придушив свой страх и стеснительность, аккуратно провел подушечками пальцев по свежим припухшим следам от розги на ягодицах молодого креола. Растянувшийся на медвежьей шкуре Одиго-младший вскинул на него чуть удивленный взгляд слегка прищуренных карих глаз. Парень готов был тут же отдернуть руку при малейшем проявлении недовольства, но Эжен лишь с улыбкой расслабился и пошире раздвинул бедра, открывая другу доступ к абсолютно всем пострадавшим от розог местечкам на своем по-кошачьи гибком покрытом ровным загаром теле. Вдохновленный таким недвусмысленным одобрением, Руська принялся нежно массировать упругие холмики друга, а под конец, окончательно осмелев, даже провел пальцами вдоль чувствительной ложбинки между ними, невзначай задевая колечко Женькиного ануса. Но даже и при этих, на грани фола, прикосновениях юный подданный независимой Мартиники лишь продолжал, прикрыв глаза, мурлыкать от удовольствия.
* * *
На смену летней жаре ожидаемо пришли нудные осенние дожди. О скейтах пришлось на время забыть, но комната юного Одиго хранила в себе столько всего интересного и увлекательного, что друзьям скучать не приходилось. Эжен сменил свои супер-шорты на не менее туго обтягивающие джинсы, умело протертые и порванные во многих местах, чем вызвал новый раунд восхищенных вздохов одноклассниц и осуждающих взглядов учителей. Преподы привычно пилили Плавникова за отсутствие должного прилежания в учебе, а Руська также привычно отбрехивался, пропуская их наставления мимо ушей. В общем, жизнь шла своим чередом…
* * *
- Эй, Плавник, потусуемся сегодня у меня? – Русик подскочил и скривился как от зубной боли – привычка Лёхи Келя подкрадываться со спины и затем со всей силы лупить «жертву» по плечу достала уже почти всех в классе.
Способы «тусоваться» Келя парень знал не понаслышке и уже готов был выдать одну из стандартных отмазок, но тот, видимо зная чего ждать, не дал ему рта раскрыть.
- Все равно же твой дорогой Мартини сейчас отбыл с кратковременным визитом на родину. Что, будешь сидеть дома и вздыхать по своему возлюбленному? – губы Келя кривились в привычной глумливой полуулыбке.
Любому другому Русик за такие намеки съездил бы в рыло, но с Келем он предпочитал не связываться. Нет, Лёха не был крутым бойцом (схлестнись они, Плавников уложил бы его едва ли не первым же ударом), не имел брата-десантника или связей среди «братков» и не ходил в любимчиках у директора. Однако был тощий, неуклюжий и безобидный на вид Кель упрям, изобретателен и неимоверно злопамятен. Вызвавший Лёхино неудовольствие чел мог поначалу ничего и не заметить. Но только начинали расползаться по школе гадкие такие слушки, ничем вроде бы не подтвержденные и никем специально не распускающиеся… Прилипали унизительные клички, слышались за спиной презрительные смешки… И спустя некоторое время жертва обнаруживала себя сидящей по уши в помоях без всякой надежды когда-либо отмыться. Среди школьников это называлось «протянуть под Келем». Поговаривали, что даже увольнение пары-тройки учителей стало следствием его «подрывной деятельности».
Плавникову сейчас не хотелось вступать в перепалку еще и потому, что Лёха, возможно сам того не подозревая, пробил почти точно в цель. Попал в штангу, можно сказать. Руська, умевший весьма трезво для своего возраста оценивать собственные чувства, уже не раз задавался вопросом: что бы он ответил, предложи вдруг Женька перевести их дружбу на следующую ступень близости… Ну, не просто там вместе подрочить – этим кто из мальчишек не занимается – а по-настоящему, не по детски…
А вдруг хитро…умный Кель, нащупавший у бывшего приятеля слабое место, возьмется не за него, а за Женьку? Паренек внутренне содрогнулся. Представить, как «протягивают под Келем» лучшего друга было… хуже смерти.
- Ладно, Лёха, когда? – буркнул Плавников неохотно.
- Да вот сразу после пары и завалимся, - Кель так и лучился самодовольством.
- OK, - поджал губы Руська.
Ощущение было преотвратнейшее: как будто его только что при всех поимели. Впрочем, так себя после общения с Келем чувствовал практически каждый.
* * *
После школы настроение у Плавникова не улучшилось. В добавок ко всему разрядился мобильник и паренек не смог позвонить отцу – предупредить, что ночевать сегодня не придет. Вообще-то Сергей Константинович считал сына достаточно взрослым, чтобы самому решать: где ночевать и когда приходить домой. Но поставил железное условие, чтобы любимое чадо в обязательном порядке предупреждало о своих отлучках. Руська такой свободой дорожил и старался предка лишний раз не напрягать. Ладно, у нескольких ребят из их компании были такие же Nokia, как у него. Наверняка у кого-нибудь найдется подходящее зарядное устройство.
Впрочем, после первой бутылки пива Руслан посчитал возможным отложить проблему с мобилой на потом, а после третьей и вовсе о ней забыл…
* * *
Яркий дневной свет нашел щель между занавесками и теперь прицельно бил точно в глаз – не спасали даже закрытые веки. Руська отвернуться от зловредного луча и застонал от вызванной неосторожным движением волны головной боли.
«Надо же было так надраться!»
Стараясь перемещать голову как можно аккуратней, мальчишка оглядел комнату. Количество разбросанных по полу банок и бутылок впечатляло. Похоже, когда приговорили все, запасенное гостеприимным хозяином на вечеринку, кто-то смотался за добавкой. Причем не только за пивом.
«А ты чего ждал? Знал же, что у Келя по-другому не бывает!»
Часть «собратьев по тусовке», видимо, уже расползлась по домам, но некоторые еще прибывали в комнате в различной степени бессознательного состояния. На диване, напротив кресла, в котором прикорнул Плавников, обнаружилась какая-то полуголая девица, явно лет на десять старше всех присутствующих.
«Эту то кто сюда притащил? Неужели кто-то еще был в состоянии…?»
С трудом переведя себя в вертикальное положение, тинэйджер потащил свою тушку в направлении раковины. На кухне обнаружился и сам хозяин квартиры. Лёха сидел на табуретке с открытыми глазами, но остановившийся взгляд явно показывал, что дух его пребывает где-то далеко от сего бренного мира. Присмотревшись, гость обнаружил на полу пару пустых шприцев.
«Бли-и-и-и-н! Когда этот кретин еще и ширяться начал?!»
Русик трясущимися руками закатал рукава собственной водолазки.
«Ф-фух! Пронесло… А ведь могли и вколоть че-нибудь пока я был в отключке. Нет, надо завязывать с этими «посиделками» у Келя. А то еще сам не заметишь, как подсядешь на какую-нибудь дрянь!»
Плеснув пару раз в лицо холодной водой, паренек вывалился на улицу и только тут вспомнил, что вчера так и не сподобился позвонить родителю. К головной боли физической добавилась вторая – моральная.
«Бли-и-и-и-и-и-и-и-н! Блин! Блин! Теперь предок достанет! Компа на месяц точно не видать… Только бы не посадил под домашний арест! Сегодня возвращается Женька с отцом – я же сдохну, если с ним до понедельника не увижусь… Может, предок разрешит его к нам пригласить? А если не разрешит? И еще пилить будет до скончания века. Ох, лучше бы он меня выдрал, честное слово!»
* * *
Все еще мучимый тяжелыми предчувствиями о предстоящем выяснении отношений с родителем и так и не придумав себе достойного оправдания, подросток открыл ключом дверь и, непроизвольно перейдя на крадущийся шаг нашкодившего кота, проскользнул в квартиру. Было тихо. Мелькнула слабая надежда: может отца срочно вызвали в институт (такое несколько раз бывало) и он еще не успел вернуться и заметить отсутствие отпрыска…
- Пап? – Русик осторожно заглянул в отцовскую комнату.
Сергей Константинович неподвижно лежал на диване и лишь слегка повернул голову в сторону блудного сына.
- Русик… Слава Богу…
- Па, ты чего? – мальчик метнулся к отцу и только теперь заметил на полу чашку с водой и полупустую бутылочку корвалола.
- Я… всем твоим друзьям звонил… Потом в больницы… Ты всегда звонил… Такой ответственный…
- Да я у Келя тусовался. А мобильник зарядить забыл, - все отмазки сразу вылетели из головы.
- У Лёши?... Ты же с ним больше не дружишь…
- Да, но так вышло… Па, ты «скорую» вызвал?
- Да не надо, сынок… Скоро само отпустит…
- Какое «отпустит»?! – Руськин голос сорвался и истерично взлетел на октаву выше, - Ты что, хочешь как мама?!!! - паренек метнулся к телефону.
* * *
Остаток дня слился для Руслана в один непрерывный многосерийный кошмар. Долго не приезжающая «скорая», обшарпанная переполненная больница, где пациентами забит даже коридор, усталые, сердитые врачи и медсестры, от которых ничего толком не добьешься. В конце концов издерганного переживаниями подростка выставили на улицу, велев позвонить в понедельник, «узнать результаты обследования». У Руськи осталось стойкое ощущение, что от него просто хотели избавиться.
Дома лучше не стало. Паренек бессмысленно мотался по квартире из угла в угол, машинально приготовил и съел обед и съел его, даже не почувствовав вкуса. К беспомощности и переживаниям за отца добавилось все возрастающее чувство вины. Ну кто ему мешал попросить зарядное устройство еще в школе? Или просто одолжить у кого-нибудь мобилу на один звонок? Или даже заскочить на пару минут домой под любым предлогом? И зачем он вообще поперся на эту чертову тусовку у Келя?
- Выдрать тебя надо! – убежденно бурчал подросток самому себе, - Выдрать как сидорову козу. Так, чтобы места живого на жопе не осталось. Чтобы ни сесть, ни лечь месяц не мог, кретин.
Эта мысль неожиданно принесла некоторое облегчение и мальчишка ухватился за нее распаляя воображение. Вот его голого выталкивают к широкой деревянной скамье, руки и ноги туго притягивают грубыми веревками, лишая всякой возможности пошевелиться. Кто-то вносит и ставит перед самым лицом ведро с несколькими десятками длинных тонких шпицрутенов. Несколько прутьев извлекаются из рассола и связываются вместе. А потом жгучая, всепоглощающая боль, когда лозняк впивается в обнаженное тело, рассекая кожу и покрывая ее пылающим узором пересекающихся, набухающих пунцовым полосок.
- Да, вот это ты и заслужил, - шептал Руська, - Так тебя и надо! Вот только драть тебя некому…
Чувство вины навалилось с новой силой и мальчишка сдавленно всхлипнул.
Ну, не к Венику же в самом деле бежать! Он только треплется, а на самом деле никого даже пальцем не тронул. Хотя… Ну конечно! Был же ведь человек, который регулярно сек сына за самые разнообразные провинности. Да и самому Русику однажды отхлестал задницу весьма квалифицированно. Правда, тогда он был уверен, что делает это с благословения его отца… Но может хватит и просьбы самого провинившегося? По крайней мере причина на этот раз самая что ни на есть серьезная. Тинэйджер метнулся к двери, на ходу натягивая куртку. Хоть бы Одиго уже приехали домой из аэропорта!
* * *
- О! Русик! А я как раз тебе собирался звонить… Ты чего? Что-то случилось? – радостная улыбка Эжена растаяла, как только паренек рассмотрел осунувшееся, с синяками под глазами лицо друга.
- Случилось. Жень, извини, я потом тебе все расскажу, ладно? Мне нужно поговорить с твоим отцом. Он дома?
Одиго-старший, успевший сменить дорожный костюм на свободное кимоно, внимал сбивчивому рассказу юного москвича внимательно, не перебивая и не задавая вопросов. Лишь выслушав заключительную просьбу мальчика, консул слегка вскинул брови, щелкнул крышкой мобильного телефона.
- В какой больнице сейчас твой отец? – смешной акцент у месье Одиго почти совсем исчез и теперь его произношению могли бы позавидовать иные руськины соотечественники.
Паренек, путаясь и сбиваясь, назвал нужные номер и адрес.
Дипломат бросил в трубку несколько фраз, два раза четко повторив адрес больницы, и только после этого вновь повернулся к Руслану.
- Не волнуйся. Твоего отца мы переведем в клинику при посольстве Франции. Робер все организует. Я уверен, с ним все будет хорошо. Что касается твоего… пожелания, - Одиго задумался, постукивая себя пальцами по подбородку, - Нет Русик, сейчас я не буду тебя пороть. Видишь ли, порка должна помочь юноше осознать свою провинность. Ее степень и глубину. Почувствовать осуждение со стороны старших. И постараться избегать подобных ошибок в дальнейшем. Ты же свою вину в случившемся и так, по-моему, ощущаешь вполне. Наказание тебе нужно, чтобы наоборот избавиться от нее. А это тебе сейчас на пользу не пойдет.
Руська понуро опустил голову. Как несправедлив мир! Именно сейчас, когда он так нуждается в самом суровом наказании, его отказываются пороть!
- Но я могу предложить тебе другой вариант, - задумчиво продолжил консул, - Если к следующему уикенду ты еще не изменишь своего решения, то в субботу вечером ты можешь прийти сюда и получить свою порцию розог вместе с Людовиком-Эженеом. В том числе и за свой вчерашний проступок. Но учти, что тогда тебе придется делать это регулярно, а не от случая к случаю, когда ты сам посчитаешь себя заслуживающим порки. У тебя будет время всё обдумать и принять взвешенное решение.
- Ладно, я подумаю, - вздохнул паренек.
От двери эхом раздался еще один вздох, и Русик только сейчас заметил, что Эжен, должно быть, все это время присутствовал в комнате, молча слушая их разговор. В глазах друга читались такие сочувствие и понимание, что на душе у парнишки сразу немного потеплело.

Catpaw